Да, хвалите меня, хвалите, ибо я это сделала — я написала таки 9 главку))) она получилась неприлично огромной, поэтому здесь выкладываю небеченную версию, ибо моя любимая бетка пока только половину отбетила)))) Отзывы и тапки как всегда приветствуются)))))
Глава 9. Дневник — обитель откровений …
Потрёпанная общая тетрадь,
А на полях – рисунки и помарки...
Распорядиться как таким подарком?
И то, что между строк, как прочитать?
Тобою этот выстрадан дневник,
Здесь каждая страница – дышит болью,
Я становлюсь свидетелем невольным,
Как чувств твоих наружу рвётся крик.
Не так, не с той, не там твой прожит век...
(Тепла всегда недодавалось людям,
О том молчит Вершитель наших судеб,
А Время – свой не замедляет бег...)
Читаю я внимательно тетрадь –
Там вырваны какие-то страницы:
Что не хотел на память сохранить ты,
Теперь уж никогда мне не узнать...
Валторна
«Чужой дневник»
Воскресенье, 27 апреля 20** год
читать дальшеПивз сладко потянулся и выбрался из своей кровати, которую он устроил прямо в коробке из-под обуви. Свое спальное место он …кхм … позаимствовал в одной из студенческих гостиных. Оглядев себя в небольшое девичье зеркальце (ох и наплакалась хозяйка, пока искала дорогой ей предмет), главный хогвартский проказник остался доволен собой. И это несмотря на то, что волосы спросонья торчали дыбом, а одежда несколько измялась. Сняв с крючка оранжевую в горошек «бабочку» и брызнув на лицо водой из крошечного кувшинчика (он уже не помнил, где и как его стащил), полтергейст посчитал свой туалет завершенным и, присев на выступ стены, искусно замаскированный под трон, задумался. Конечно же, о шалости. Что люди знают о том, как надо проказничать? Они слишком скованы законами и принципами, которые сами же и придумали. А он — вольный, как ветер. Может творить что угодно. И он даже знал, с чего начнёт сегодняшний день. Черные глазки Пивза задорно блеснули, и хаос радостно забурлил в жилах, подтолкнув на новые подвиги.
— Люди глупы, даже если они — волшебники, — рассмеялся он и, промчавшись прямо сквозь стену, будто той и не было вовсе, полетел в направлении комнат преподавателей. Дорогой Пивз напевал веселую песенку. Настроение у него сегодня было очень хорошее.
Полтергейст уже давно понял: досаждать ученикам — никакого проку. Посмеются в лучшем случае. А вот взрослые, преподаватели, считающие, что у них все под контролем, — другое дело. Эти могут взбеситься не на шутку. Будет на что посмотреть.
Всю неделю он внимательно наблюдал за троими обитателями школы магии, двое из них числись в профессорах, третий был аврор, после одного инцидента буквально поселившийся в Хогвартсе. Что ж, тем интереснее будет игра. Кстати, непоседливый «разносчик» беспорядка заметил то, что оставалось незримым для других — эти столь непохожее друг на друга люди связаны невидимыми нитями судьбы. А значит, он своей сегодняшней шалостью лишь подыграет Фортуне.
Понаблюдав за ними несколько дней, он обнаружил, что эти трое делают какие-то записи в удивительно похожих тетрадках. Единственное, что различало эти дневники, — цвет обложки. Но это поправимо. И на мордочке Пивза появилось хитрое выражение, которое не сулило ничего хорошего его жертвам.
Первой была ее комната. Для того чтобы войти через запертую дверь, ему не требовалась Аллохомора. Voila, и он — прямо через деревянную преграду — на месте. Несколько секунд он любовался представшей взору картине: даже духам хаоса ведомо чувство прекрасного. Юная женщина спала, разметавшись на шелковых простынях. Должно быть, она видела очень сладкий сон, ибо одеяло сползло на пол, а она и не собиралась его поднимать. Россыпь меди и золота — ее волосы на подушке. Тонкая, полупрозрачная сорочка соблазнительно обтекает хрупкую изумительную фигурку. Упругая грудь часто вздымается в такт дыханию, яркие губки слегка приоткрыты, тоненькие пальчики комкают простынь…
Но ведь он сюда пришел не за этим, хотя увиденное было настолько очаровательно, что не показать его кому-то еще — преступление. Пивз улыбнулся своим мыслям. Затем обвел взглядом комнату. Тетрадка в орехово-желтом переплете лежала прямо на прикроватной тумбочке. Как непредусмотрительно, или наоборот. Полтергейст быстро спикировал вниз, ловко подхватил добычу и, посмотрев еще раз на спящую красавицу, вылетел прочь. Теперь он держал путь в слизеринские подземелья. И надо было торопиться: тот, к кому он направлялся, — ранняя пташка.
Поспать в эти комнаты оказалось непросто даже для Пивза. Охранные заклинания оплетали их, превращая жилище в непреступную крепость. Но шалун не искал легких дорог. Он склонился к одному из камней в стене (этот булыжник был куда дружелюбнее, чем его напичканные заклинаниями собратья) и прошептал:
— Давай дружить. Ты ведь одинок, и тебя окружают холодные нелюдимые особы… А я знаю много игр… — камень зашевелился, Пивз воспринял это как согласие: — Давай, иди сюда, порезвимся. — И кирпич, выехав из плотной кладки, рухнул вниз. Пивз рассмеялся, показал глупцу язык и юркнул в образовавшуюся дыру.
К счастью, обитатель подземелий спал.
Полтергейст поискал глазами необходимый ему предмет. Наверняка, в ящике стола — этот ничего на виду не оставляет. Ящик был заперт простеньким заклинанием. И уже скоро в руках Пивза оказалось искомое — тетрадь в густо-черной шагрени. На ее место он положил ту, которую взял в комнате девушки. Заклинание изменения цвета — он подслушал его на занятии по чарам — и перед ним две черных тетрадки. Но это слишком мало для человека, который всегда столь негативно отзывался о его, пивзовой, персоне. Идея родилась мгновенно. Ведь полтергейсту, чтобы колдовать, волшебная палочка не нужна. Он провел над дневником маленькой ладошкой и пропел тоненьким голоском:
Как откроешь ты тетрадку,
Сразу сделается сладко.
Будут яркими виденья,
Будут сильными сомненья.
Будет грустно заодно.
Ну а мне – будет смешно.
И исчез прежде, чем хозяин комнаты, сон которого всегда был очень чутким, явился на шум.
Обиженный в своих лучших чувствах камень все-таки удалось уговорить встать на место.
Теперь — к аврору. Этот-то точно любит поспать, и разбудить его подобным шорохом — нереально. Черная тетрадь легла на место красной, и тут же поменяла цвет. Довольный собой полтергейст снова направился в комнату девушки. Та уже проснулась, и сейчас принимала ванну. Пропажи он не заметила. Пивз хихикнул, положил красную тетрадь на тумбочку у кровати, пробормотал заклинание, и, удовлетворившись полученным результатом, шмыгнул прочь.
Ему определенно было чем гордиться — шалость удалась.
Она очень хотела смыть этот сон. Казалось, он проник в самую ее кожу, впитался в волосы. Гермиона старалась остыть, поэтому холодной кран открутила до предела. И дрожа под упругими ледяными струями, пыталась вернуть себе холодность и рационализм. Но привычные качества не спешили возвращаться. Вместо этого — стоило на мгновенье закрыть глаза — снова приходили те сладко-грешные видения, которые преследовали ее вот уже какую ночь. Что ж, видимо, придется смириться. Да и дела есть поважнее. Девушка выключила воду, надела бело-зеленый махровый халат, замотала голову полотенцем и вышла в спальню.
Что-то было не так? Магия. Воздух буквально пропитан ею. Однако в комнате все по-прежнему, все на своих местах — ее взгляд скользил с предмета на предмет: шкаф, кровать, тумбочка, ее дневник на тумбочке… Дневник. Ну как же она не заметила сразу: он лежал совсем под другим углом. С быстротой и ловкостью кошки девушка оказалась «на месте преступления». Простейшее заклинание изменения цвета — уровень начальной школы — ведьма распознала без труда. Попадись ей этот проказник!
Гермиона провела над дневником волшебной палочкой (та предусмотрительно была засунута в карман халата), и тетрадь приобрела первозданный вид — обложка стала насыщенно-красной. Девушка поспешно открыла тетрадку, на титульном листе красовалось: «МОЙ ДНЕВНИК». Ниже, слегка неуверенно и будто с иронией: «Какая глупость». Этот подчерк Гермиона узнала бы из тысячи — Гарри Поттер.
Стало быть, ее дневник у него? Интересно, кому это пришла в голову гениальная идея позлить ведьму и аврора? Или, может, во всем этом есть какой-то тайный смысл? Нет, она не имеет права читать эти записи.
Гермиона захлопнула тетрадь.
Это почему же не имеет, Гарри ей ведь как брат. Вдруг он в чем-то сомневается, ему нужна помощь или еще что. Да и потом, если ее дневник у него, он непременно прочтет. И почему она в этом так уверена? Вспомнив некоторые свои откровения, переданные бумаге, она покраснела. И как ни странно именно это смущение за собственную откровенность, которая станет достоянием другого человека, и подтолкнуло ее решимость.
Быстро переодевшись в джинсы и растянутый пестрый свитер, она забралась с ногами на диван и углубилась в чтение. Это было куда увлекательнее любой из прочитанных ею книг.
Понедельник, 21 апреля, 200* год
Купил вот сегодня тетрадь, буду записывать все, что происходит за день. В расследовании каждая мелочь может пригодиться.
Ну и денек вчера выдался, давно такого не припомню. Подумать только, в Хогвартсе опять появился некто, убивающий единорогов. «Опять» потому что память вновь возвращала меня туда, в Запретный лес. Когда я, первокурсник, вместе с кентавром Фиренце стал свидетелем самого отвратительного преступления, которое только может произойти в магическом мире, — убийства единорога. До сих пор холодок по спине пробегал, когда вспоминался этот нелюдь в темной одежде, заляпанной серебристой кровью. Поэтому вчера я примчался в Хогвартс сразу, как только в аврорат поступил сигнал. И Рон, конечно, тоже. Он же в Министерстве руководит Отделом по охране магических существ. Да и не только Рон. Все там, в кабинете директора, были. Даже Дамблдор подошел к самому краю рамы, и, казалось, он тоже с нами. Прямо, собрание Ордена Феникса. Даже войной запахло. Много странного произошло в тот вечер. Например, этот разговор Трелони с магглом, которого нашел Хагрид. Непростой это маггл, если волшебный мир пустил его. Как его там? Фрейзар Крейн. Интеллигентный такой. Чем-то на Люпина похож…
А потом еще эти дурацкие предсказания Снейпу и Мие. Неудивительно, что Рон так взбеленился. Еще бы, он Гермиону уже какой год обхаживал. А тут является это чудо в блестках и говорит, что звезды к нему не благоволят. Не знаю кто как, а я вот к предсказаниям Трелони стал прислушиваться. По крайней мере, два из них в отношении меня сбылись.
Эх, надо было мне тогда пораньше выскочить, а то Рон с Гермионой успели основательно поссориться. А там еще Снейп влез. И какой его бякошмель укусил? Он вообще в тот вечер нервный какой-то был. Нет, его, конечно, понять можно — честь его факультета затронута и все такое. Но Рон! И когда он только научиться себя вести по-человечески? Больно приятно его оглушать? Друг все-таки. И родственник с некоторых пор. Вот, ей Богу, если бы не Джинни, я бы с ним совсем по-другому разговаривал. Он что считает, что если будет оскорблять Мию, она его сильнее любить будет?
Лежал потом, кряхтел, пакет со льдом ко лбу прижимал — видно я не очень-то аккуратно его левитировал — и сверлил меня недовольным взглядом. Пришлось закрыться книжкой — прелюбопытное произведение нашел я тогда в хижине Хагрида, «Легенда о Талиесине». Насколько я помню из Истории Магии — бард, волшебник, современник Мерлина. При этом книга — абсолютно маггловская. Откуда она у Хагрида? В общем, мне несложно было сделать вид, что я увлеченно читаю. Это помогало не обращать внимания на недовольное сопение Рона. Он не выдержал: не любит, когда его игнорируют.
«Вот ты объясни мне, почему это вы — самые дорогие мне люди — кинулись на защиту этого ублюдка, а?».
Такие высказывания мне всегда были не по душе. Я захлопнул книгу и медленно опустил ее себе на колени. Надеюсь, получилось достаточно грозно.
«Я, кажется, говорил тебе, что для меня значит этот человек, не так ли?».
Рон кивнул.
«Ну, говорил, ну и что. Ну, отбелил ты его перед всем светом, орден ему опять-таки выбил, к жизни вернул, и что теперь? Будем все его на руках носить? Облезет, слизеринская морда!».
«Прекрати!» — он начинал меня серьезно раздражать.
«Лады… — слава Мерлину, сообразил рыжий, что перегнул палку. — Допустим, твой бзик я еще как-то могу понять — заметь, понять, а не оправдать! — но Герми! Предательница! Не удивлюсь, если она спит с этим летучим мышем!».
«Ты спятил!», — а что я еще мог о нем подумать?
«А как ты объяснишь тогда ее выходку?! У меня только один вывод! — он даже про лед и шишку на лбу забыл. — Что?! Что она святая?! После того, как она саданула меня Ступефаем, вместо, чем наброситься на него! Чего ради, спрашивается? Нет, я ей этого так не оставлю».
Он меня все-таки достал! Я подскочил к нему и схватил за грудки: «Ты ей нечего не сделаешь, понял?! Если с ее головы хоть волос упадет, я не посмотрю, что женат на твоей сестре! И Джинни тоже будет на моей стороне, запомни это, друг».
Рон опешил от такого натиска; он смотрел сейчас на меня расширенными глазами и утвердительно кивал на каждое слово. Я малость поостыл. Опустил его и похлопал по плечу.
«Отлично. Прости, сорвался. По-моему, твой отец прав — нужно ложиться спать, а то под эмоциями мы столько дров наломаем. Спокойной ночи».
Я направился к своей кровати. Мы ночевали в одной комнате, но по своему товарищу я ясно видел, что он хочет быть в другом, куда более приятном, месте. Может он не так уж и не прав. Гермиона действительно ведет себя неоправданно странно.
Рон тоже откинулся на своей постели и, уставившись в потолок, грустно произнес, подтвердив мои догадки:
«Не так я мечтал провести эту ночь. А в теплой кроватке моей Герми. Эх… Напрасно ты этого упыря с того света вытащил…».
А вот это не твое дело, рыжий. И чтоб не предаться воспоминаниям — завтра мне нужна ясная голова — выпил «Сна-без-сноведений». Уже засыпая, подумал о Джинни и детях. Пожелал им спокойной ночи. Я верю, что любящие слышат любимых, где те ни были.
Даже не знаю, почему я так подробно записал этот разговор и наши действия. Наверное, чтобы потом перечитать и переосмыслить.
(Написано позже, изумрудными чернилами)
Понедельник и впрямь тяжелый день. Это непросто красное словцо. Вспомнить хотя бы как мы с Роном сегодня плелись на завтрак. Мы хоть поздоровались друг с другом? Кажется, нет.
Так удивительно смотреть на Большой зал из-за стола преподавателей. Все факультеты как на ладони. Теперь я понимаю, какую мои учителя чувствовали ответственность, созерцая нас, беззаботных юнцов, три раза в день. Детство ведь такое хрупкое, здесь, за главным столом, это особенно ощущается.
Я заметил, что Гермиона бледная, и глаза красные. Такое впечатление, что не спала всю ночь и плакала.
Снейп пару раз посмотрел на нее как-то просительно. Снейп? Просительно? С чего бы вдруг? Я тогда еще не проснулся, что ли? Или что-то пропустил?
МакГоннагал выглядела взвинченной. Еще бы, когда один из твоих учеников замешан в черных делишках тут не до радости. Ее, наверно, как и меня, сейчас призраки прошлого донимают.
Кстати, о призраках. И почему никто не подумал опросить их? Приведения ведь замечают то, что людям при всем желании не увидеть. Вот сразу же после завтрака и займусь.
(Позже, немного нервным почерком)
Призраки и впрямь знают больше. Рассказали, что некто Найджел Ниллон последнее время часто пользовался Выручай-комнатой. Где, как свидетельствовали они, занимался самыми что ни на есть темными искусствами. (Но при этом библиотекарь сказала, что никто из студентов книг по черной магии не спрашивал). Привидения об этом парне отзываются презрительно, все как один уверяют, что он — почти сквиб. Это слизериниц-то?
Кстати, он вчера бесследно исчез. Не аппарировал. Если бы. Наши уже бы давно вычислили его по следу — вон их сколько в Хогвартсе, едва ли не больше, чем профессоров.
Запросил его личное дело. С колдографии на меня глянул темноволосый мрачный некрасивый мальчишка. Снейпа напомнил, того, молодого, которого я увидел во время занятий по окклюменции. Впрочем, в личном деле этого Ниллона ничего особенно. Чистокровное происхождение (хм, чистокровный сквиб? интересно), из родни — дед и старшая сестра. Дальше, обширный перечень детских болезней. Запись о том, что магические способности слабые. (Ну это я и так понял). Успеваемость — тоже. В его сводной табели даже «тролли» есть!
А вот этого уже любопытно — заключение маггловского психолога! — «паранойя, раздвоение личности, чревовещание; скрытен, озлоблен, социально опасен (помечено красным)». Ничего себе! Вытащил этот лист из дела, пригодиться.
Поговорил со слизеринцами. Они тоже не лучшего мнения об этом Найджеле. Говорят, он ни с кем не дружил, всегда уединялся. А если кто-то пытался его вовлечь в общие развлечения — тот нарывался на грубость или на какое-нибудь проклятие. Правда, проклятия выходили у него не очень. Та блондиночка так сморщилась, когда рассказывала о его способностях. Сразу видно, парень ошибся факультетом. Всегда много читал. Ребята указали мне на ящик у него под кроватью. Я — блюститель порядка, имею право осматривать вещи подозреваемого. Книг и правда много, и какие — «Молот ведьм» Якова Шпренгер и Генриха Крамера, «Легенда о Великом Инквизиторе» какого-то мало известного автора, мемуары самого Фомы Торквемады. Странная литература для мага. Конфисковал.
Изъял так же чернильницу, которой эти маленькие проказники наколдовали ножки, и она, бегая, забрызгивала все изумрудными чернилами. Изумрудные. Пишу сейчас, и вспоминаю детство, письма из Хогвартса, которые находили меня везде, даже на одиноком острове.
(Ниже, беглый набросок карандашом)
Видимо, Мерлин и добрые духи надоумили меня пойти тогда в сторону библиотеки. И кто бы мог подумать, что там будет околачиваться Рон. Вид у него был, как у ищейки, напавшей на след. Я уж было обрадовался, что он нарыл что-то существенное, но в эту минуту из библиотеки под руку с этим магглом, Крейном, вышла Гермиона. Пришлось приложить усилия, чтобы удержать Рона от мордобития. А он рвался. Потом полночи объяснял ему, что Гермиона не шлюха, и что если она шла под руку с каким-то мужчиной и увлеченно с ним разговаривала — это нормально. Кстати, там, в коридоре, мимо нашей парочки черной кометой пролетел Снейп и тоже одарил Мию гневным взглядом. Этот-то чего?
Жаль, что чернила так быстро кончились, карандашом писать неудобно.
(К тетрадной странице заклинанием прикреплен клочок пергамента)
«Гарринька, дорогой, за нас не волнуйся. У нас все прекрасно. Ты там себя береги. И за Роном присматривай, он так и не вырос. Гермионе привет, и попеняй, что она меня забыла. Скучаю очень. Кровать без тебя такая холодная и большая. Ешь хорошо, и старайся не соваться туда, где написано “Опасность”. Твоей смерти я не переживу, и наши дети останутся сиротами. Крепко-крепко целую в глаза твои зеленые, твой Рыжик».
(Старательно выведено, сильно наслюнявленным карандашом)
Милая моя Джинни…
А я еще считал, что ТО воскресенье было сумасшедшим. Тогда как назвать ЭТОТ вторник? Воистину, все познается в сравнении. Постараюсь, однако, припомнить если не все, то хотя бы самое знаковое. Этот день назагадывал загадок, надо признать.
После завтрака сразу утащил Рона от греха подальше — к Хагриду в гости. По-моему, у шурина развивается болезненная подозрительность. Весь завтрак смотрел на Гермиону так, что я удивляюсь, как она, бедняжка, не подавилась. Если так дальше пойдет, с него станется врываться прямо к ней на уроки, чтобы проверить, а не водит ли она шашни с каким-нибудь старшекурсником.
Пока шли к Хагриду — угрюмо молчали. Стало быть, я все-таки не позволил ему сделать что-то нехорошее.
Вот пишу сейчас это, и улыбаюсь: какие мы бываем глупые, хоть и взрослые.
Хагрид пил чай с Крейном. Рон тут же потянулся за палочкой. Опять пришлось останавливать. Рыжик права: за ним глаз да глаз нужен.
Крейн подобрался весь, и посмотрел на нас как-то испугано. Кто хочешь испугается, попав вот так в магический мир. Хагрид и нам чайку налил. Крейн удивил нас тем, что сказал, будто это его вина — убийство единорога. Попросили объясниться.
Говорил он сбивчиво, но во всех его путаных объяснениях была некая логика. Он рассказал нам, как попал к Хагриду и какие события этому предшествовали. Да уж, пережить то, что пережил он, и не тронуться при этом умом… Он несколько раз повторил, что одного из подростков в той компании называли Торквемадой. Я спросил, как он выглядел, Крейн описал Найджела Ниллона. И правда во всем этом есть какая-то связь.
Надеюсь, Рон понял, что Крейн и Мия только друзья, ведь когда Фрейзар рассказывал о девушке, заманившей его на это странное сборище, о Гвендолин, кажется, он смущался и сиял одновременно. Тут только слепой мог не заметить.
Постойте, Гвендолин? Боги, и почему я только сейчас вспомнил. Старшую сестру этого Ниллона зовут Гвендолин, если верить сведениям из его личного дела. А из рассказа Крейна следует, что он ее целовал. Фу, мерзость какая!
Осмотрели место преступления. (Крейн ходил с нами). Еще раз подтвердили, что эксперты из отдела Рона, побывавшие здесь вчера, правы: единорога убили просто ради развлечения. Пытали малыша Круцио. Это кем же надо быть, чтобы сотворить такое? Хуже Вольдеморта. Мы еще удивились, как это мать не прибежала. Разъяренная единорожица — серьезный враг. Но тут Крейн (странно, что именно он) заметил следы. Они начинались ярдах в пятидесяти от места пытки. Следы огромной кошки. Она ходила по кругу, и видимо, именно это кружение не позволило матери — чуть дальше обнаружились и ее следы; видно, как металась, — прорваться к малышу. Чертовщина какая-то.
Крейн, увидев все это, глубоко задумался. Мы уже были возле хижины Хагрида, когда он заговорил: «А она права. Гермиона права. Это действительно могут быть приспешники Исаис Черной. Все совпадает».
Он поведал нам, что Гермиона вчера сама подошла к нему и сказала, что читала его статьи о культуре кельтов и валлийцев. (Кто бы сомневался, это же Гермиона!). И зря Рон так насупился, если любишь, будь готов принимать человека таким, каков он есть. Так вот, в воскресенье, в Хогсмиде, Мия случайно услышала разговор о том, что какие-то подростки крадут у жителей деревни кошек, чтобы перенести их в жертву некой Исаис.
«Исаис, — пояснил Крейн, — богиня Черной Луны у кельтов, а позже — шотландцев. Она часто являлась смертным в образе огромной черной кошки. Но кошек же приносили ей в жертву — это называлось тайгерм. Жуткий, надо признать, обряд. Проводили его в Вальпургиеву, Колдовскую, Кошачью ночь. Этот ритуал давал тому, кто его провел, ни с чем несравнимую мощь. Немудрено, что нашлись умники, которые пожелали реанимировать это отвратительное действо. Исаис, — грустно улыбнулся он, — должно быть, надоело забвение, она очень тщеславна».
Не зря я был уверен, что Крейн нам пригодиться: всегда полезно иметь рядом ученого. Нужно поговорить с Мией. Я был даже рад, что Рона отозвали в Министерство.
Мию застал в коридоре: ругалась со Снейпом. Выясняли что-то о воспитании и методах преподавания. Воздух между ними так и звенел. Но при этом вид у обоих был такой, что они набросятся друг на друга прямо здесь и начнут срывать одежду. Что, дракл их затопчи, между ними происходит?
Вежливо вмешался. Снейп на меня так зыркнул, что я думал, провалюсь на месте. Крутанулся, взмахнул мантией и, хмыкнув, удалился. Я едва удержался, чтобы не рассмеяться вслед. Что-то я когда-то слышал о педагогической деформации. Типа того, что школьные учителя, — вечные подростки. Разве Дамблдор не таким же был?
Взял Мию под руку — как же все-таки вовремя вызвали Рона — и отвел ее в кабинет.
Начал без обиняков: «Расскажи мне ту историю о похищенных кошках, которую ты услышала в Хогсмиде?».
Она пересказала примерно то, что и за четверть часа до этого говорил Крейн, только — чуть подробнее. В конце, проболталась, что историю эту она подслушала, когда в своем анимагическом обличии устраивался на веранде одного коттеджа.
Я еще съехидничал: «А разве Выдры загорают на крышах?».
Она потупилась, потом, как-то слишком поспешно, сказала: «Я — полианимаг, об этом только МакГоннагал знает… Тогда я была кошкой».
А моя подруга, оказывается, та еще штучка.
«Ты же знаешь, я — могила, — успокоил я ее, — Вольдемортова».
Подмигнул ей, улыбнулась. Вот и славно. Теперь можно было и предположениями поделиться: «Ты считаешь, тот мальчишка, что эту сиамку украл, — Ниллон?».
«Думаю, да, — кивнула она. — Он вообще странный. Знал бы ты какое он мне сочинение по маггловедению написал! О пытках ведьм. А себя он там Великим Инквизитором называл».
«Торквемадой», — вербализовал я свою мысль.
Кажется, козыри сами идут мне в руки. Главное, чтоб голова от такого везения не закружилась.
«Будь осторожна с превращениями, — попросил я ее. — Вдруг они и тебя, как кошку, заберут».
Я уже уходил, когда она произнесла (похоже, у меня появляется дурная привычка подробно записывать разговоры): «А ты знаешь, что МакГоннагал — викка?».
Час от часу не легче, подумалось мне тогда. Обернулся к Мие: «И что нам это дает?».
«Вражду кланов, — уверено проговорила она, — адептов Исаис и виккиниан. Минерва была знакома с неким Грегори. Деда Найджела тоже зовут Грегори. Я разыскала кое-что о нем, они с МакГоннагол из одного поселка, и его род поклонялся Черной Луне».
«Какое все это имеет отношение к нашей истории?», — удивился я.
«Крейн изучал когда-то эту тему. О древних верованиях, бытовавших на территории Шотландии и Уэльса. Он сказал, что победить Исаис может только любящая женщина. И желательно, чтобы она при этом была кошкой в душе. Он говорил что-то о Вечной битве Солнечной и Лунной Кошек. Минерва — викка — и есть эта Солнечная кошка. Теперь ты понимаешь?».
Я понял и похолодел.
«Мы должны охранять ее».
Она рассеяно кивнула. Потянула какую-то книгу со стола, та упала на пол и раскрылась. Я обратил внимание на закладку: карта Таро (Джинни хорошо в них разбирается и часто гадает), Шестой Аркан, Любовники.
Я посмотрел на нее. Наверное, взгляд у меня был удивленный и вопрошающий, потому что она поспешила спрятать карту в карман мантии.
Когда пришел к себе, обнаружил записку:
«Представляешь, встретил сегодня на улице Лавендер Браун. Она пригласила меня поужинать вместе. Так что ночевать буду не в Хогвартсе. Следи там за Герми.
Р.».
Вот же прохвост!
Пошел прогуляться к озеру. Голова кипела от всех этих раздумий.
«Мистер Поттер, — прямо на меня стремительно несся Крейн, — я понял, про Гвендолин. Помните, та девушка, ну я вам рассказывал сегодня? — Я кивнул. — Она — воплощение Исаис».
«Почему вы так решили?», — если он собирался шокировать меня, у него получилось.
«Да так, — он пожал плечами, — сопоставил кое-какие факты».
Не хочет рассказывать подробно, значит, что-то личное.
«Если она — зачем ей вы в таком случае».
«Ну, богини часто выбирали себе в провозвестники поэтов. Древние греки, например, считали тех, кто был поэтически одарен, детьми богов. Нескромно, понимаю. — Это он мой взгляд перехватил. — Словесность — тонкая магия, — второй раз ошарашил меня Крейн. — Вам обязательно надо поговорить с Гвендолин».
Ну, я то понял, куда он клонит.
«Это вам так надо. А мне надо отдохнуть. Благодарю за беседу и доброй ночи».
Но заснуть я сегодня вряд ли смогу, вон уже далеко за полночь, а я все прокручиваю в голове события и разговоры прошедшего дня, записываю их и пытаюсь ухватить за хвост догадку, но она все время ускользает от меня.
Все, ставим точку и спать. Знала бы Джинни, как я пренебрегаю собой, то-то она бы меня взгрела. Завтра нужно обязательно поговорить с ней о картах Таро… (Жирная клякса).
Права Гермиона, обычной шариковой ручкой писать куда удобнее…
Сегодняшнее утро началось со Снейпа, что уже само по себе было плохим предзнаменованием. Я едва успел принять душ, как этот черный нарисовался в проеме двери. И почему, спрашивается, я продолжаю относиться к нему с уважением? Как там Рон говорит: бзик у меня такой! Итак, Снейп. Смерил меня ледяным взглядом (это мне, видимо, наказание за нелюбовь к контрастному душу) и процедил, словно каждое его слово на вес золота: «В понедельник вы изъяли некоторые личные вещи моего студента, Найджела Ниллона, извольте передать их мне».
Это он аврору сказал!
«С какой такой стати?», — я искренне старался, чтобы в моем голосе звучал праведный гнев.
«Хотя бы с той, что вам не нужны неприятности, — только Снейп с такой невозмутимой физиономией мог угрожать сотруднику аврората. — А потом неуверен, что вы станете читать эти книги».
Ах, да, о книгах. Хагрид сказал мне вчера, что легенду об этом барде, Талиесине, ему дал как раз таки Снейп.
И тут меня угораздило глупо вляпаться!
«Откуда у вас “Легенда о Талиесине”?».
Неудивительно, что он посмотрел на меня как на умственно отсталого. Но Снейп не был бы собой, если упустил при этом возможность ткнуть меня носом в мою же недалекость.
«То есть вы в двадцать с лишним лет до сих пор не знаете, откуда берутся книги? Удивительно, как вы при этом еще разобрались, как делать детей».
Ох, и ненавидел же я его в этот момент! Но мне удалось спрятать свое негодование и сказать ровным, как мне показалось, тоном: «Но книга ведь абсолютно маггловская?».
Лучше бы не говорил! Но сейчас уже поздно хвататься за голову и кусать локти. Сказанного не воротишь.
В его ухмылке слились презрение и ехидство.
«Я, знаете ли, мистер Поттер, в маггловский Лондон аппарирую не затем, чтоб пиццы поесть».
Призвал с помощью «Акцио» книги Ниллона, еще раз облил меня брезгливым холодным взглядом и удалился. И как он только умудряется не спотыкаться, так задирая нос? После этого визита мне, конечно же, нужна была джиннитерапия.
Но, увы, Рыжик тут же принялась меня отчитывать: что не шлю сов, не связываюсь через камин, не интересуюсь здоровьем детей. В общем, хватило, чтоб я почувствовал себя худшим из мужей. Но только Джинни может высказать подобное так, чтобы не обидеть. Да и как тут обижаться, если любимые золотистые глазки так и лучатся нежностью. И от этого света сердце пропускает удары. Мерлин, за что мне такое счастье, — жениться на лучшей из женщин?!
«Родная, прости, но я по делу».
«Ой, не хмурься, милая, морщинки будут!», — думалось мне, когда наблюдал, как насупилось дорогое личико.
«Что случилось?». — Волновалась, солнышко мое рыжее.
«Наша Мия гаданием на Таро увлеклась, вчера видел у нее в руках Шестой Аркан».
Плоха та ведьма, которая не разбирается в картах. Джинни — очень хорошая ведьма, настоящая. Ее личико стало задумчивым. И после нескольких секунд размышлений она, наконец, проговорила: «Мы не знаем полный расклад, но то, что Мие выпала эта карта, означает, что она на распутье. Ей предстоит выбирать из двух мужчин. Но в тоже время Аркан «Любовники» указывает на встречу с родственной душой, с тем, кого она долго, возможно, всю свою жизнь искала. А это, значит, что подспудно Гермиона уже сделала выбор. И он — не в пользу Рона. Ибо шестерка, цифра-перевертыш, аллегория единства противоположностей. Этот Аркан говорит о высшей, космической связи двух абсолютно разных людей. Особенно сильное чувство вспыхивает, если между ними существует какое препятствие, которое эти две души должны преодолеть, чтобы слиться. — Она вдруг изменилась в лице и посмотрела на меня почти с испугом: — Гарри, меня сейчас осенило, но я буду молить богов, чтобы моя догадка осталась только моей догадкой… Ведь если все это так, то, выходит, Гермиона влюбилась в … О, Мерлин!».
Недаром говорят, муж и жена — одна сатана: я подумал о том же. Джинни уже исчезла во всполохах зеленого пламени, а я все еще сидел, запустив пальцы в волосы, и размышлял. Мысли — одна шальнее другой — сменялись со скоростью света.
Крейн сказал, что такой же Аркан выпал этой Гвендолин. Значит, она тоже выбирает и значит, тоже встретила мужчину своей жизни. Найджел-“Торквемада” называл ее Кошкой. Гермиона — тоже Кошка. Гвендолин, как утверждает Крейн, — земная ипостась Исаис, Лунной Кошки. А Гермиона — Меркурианская Дева, если верить гороскопу Трелони, который они с Джинни как-то читали, — стало быть, Солнечная. Я готов был уже мчаться к Мие и умолять ее быть осторожнее, когда шум в коридоре буквально выкинул меня из кресла.
Студенты и преподаватели столпились вокруг бившегося в конвульсиях Крейна. Через толпу пробирались мадам Помфри, хогвартский лекарь, и Снейп с коричневой склянкой у руке. Он опустился на колени возле Крейна, кто-то из добровольных помощников приподнял больного, и в нашего маггловского гостя влили какую-то снейповскую гадость. Крейн затих, привалившись плечом к Снейпу. А потом как-то неожиданно воспрянул, обвел всех нездешним взглядом и произнес враз изменившимся голосом:
Пламя костра в алый выкрасит ночь,
Ведьмы слетятся для темных оргий.
Лунная Кошка и Солнца светлая дочь
Вместе сойдутся на узкой счастья дороге.
Боги расставят фигурки, начнется игра.
Вопли котов сны испугают людские.
Каждый поймет: вот наступила пора
Двери сердец распахнуть для бурлящей стихии.
Черными ход — и в жилах застынет кровь,
Тьма тут же довольно протянет хищные лапы.
Только у Белых всегда в запасе любовь,
И дыму костра не стереть ее сладкий запах.
Пусть Инквизитор беснуется… Боги простят,
Тех, кто до дна чашу страсти испил.
Двое быть вместе очень давно хотят,
И помешать им у темных не хватит сил.
Слушали его, притихнув. Магам дано различать — пророчество это или нет. Это было пророчество, которое напугало даже самых смелых. Какие силы растревожил этот глупый мальчишка, заигравшийся в черную магию? С чем нам теперь придется столкнуться?..
А вот и Рон. Рановато он, всего-то одиннадцать вечера. А чего не в три утра?! Улыбка довольная, видимо они с Лав неплохо вспомнили прошлое. Эх, рыжий…
«Апрель — самый жестокий месяц», — так, кажется, начинается «Пустошь» Элиота? Я, Гарольд Джеймс Поттер, готов лично подписаться под каждым словом. Недаром же именно этот месяц заканчивается грандиозным ведьмовским шабашем — Вальпургиевой ночью, когда вся тьма и зло мира вырываются на волю и беснуются под луной на Лысых горах. Да и сам он, дождливый и ветреный, похож на коварную ведьму, которая то приманит ослепительной улыбкой, а то — припечатает заклинанием, или обратить в жабу, если наскучишь.
Был бы я писателем и вздумал бы поведать читателям о событиях этого четверга, то глава моего романа называлась бы: «О том, как наши герои встретили некую роковую красавицу, о шахматной партии ценою в жизнь и порушенных надеждах». Но я не писатель. И я до сих пор не могу поверить, что это случилось со мной.
В эту ночь мне приснился странный сон. Я, Мия и Снейп (почему именно мы?) неслись куда-то на метлах. Впереди полыхало пламя, и ветер приносил какой-то шепот и кошачий ор… Потом я видел МакГоннагал. Она билась в тесной клетке и не могла вырваться. Хотя прутьев у этой темницы не было… А потом … Потом появилась она — огромная, черная, с пылающими зелеными глазами… Великая Кошка… Она хохотала, глядя на попытки МакГоннагал выбраться на свободу… Смеющаяся кошка… Жуткая картина, должен признать… В общем, проснулся я с тяжелой головой… В холодном поту… Шрам жутко болел…
Рон уже принял душ и одевался к завтраку. С его губ не сходила счастливая улыбка. Однако многолетняя привычка быть рядом с другом в трудную минуту сработала: увидев мое состояние, Рон кинулся ко мне…
«Гарри, черт, что с тобой? У тебя вид, будто тебе Вольдеморт приснился…»
«Ты почти прав», — хрипло ответил я.
Рон всегда заботился несколько неуклюже; вот и сейчас облил меня водой из графина. Как ни странно, это помогло. Кажется, я даже смог улыбнуться.
«Джинни ни слова».
«Хорошо… Ну и напугал ты меня…».
В библиотеке я наткнулся на Крейна… Он читал трактат «О магической природе сновидений»… Мне бы тоже не помешало… Однако, заметив меня, наш новый вещун (мало нам Трелони?), отложил книгу, вскинул на меня глаза (странный цвет — серо-золотистый, словно кто-то смешал серебро и золото) и улыбнулся. Я присел рядом.
«Мистер Поттер вы верите в предначертание?», — он выглядел растерянным.
«Верю, а что?»
«Гвендолин… Ей угрожает опасность… Мы должны её спасти… Иначе всем нам будет угрожать еще большая…».
Нашу странную беседу прервали Рон и Гермиона, вошедшие в библиотеку…
«… ах значит так, — возмущался мой шурин, — это не мое дело!»
«Да не твое. И не кричи, здесь занимаются… — Она вежливо сказала что-то миссис Пинс и передала той книги. Затем снова обернулась к Рону. — Я же не спрашиваю, где и с кем ты пропадал почти два дня».
Рон осекся на полуслове, а Гермиона, раскланявшись с библиотекарем, гордо прошествовала мимо него и скрылась за дверью… Рон кинулся следом.
«И Гермионе тоже…» — неожиданно произнес Крейн.
«Что, Гермионе?»…
«Ей тоже угрожает опасность… Но сначала Гвендолин… Мы должны ее нейтрализовать…».
«Вы же говорили — спасти».
«В отношении Гвендолин это одно и тоже».
Нужно взять с собой Рона, а то он сейчас делов натворит.
«Ждите здесь», — почти приказал я и выбежал из библиотеки.
Они стояли возле кабинета маггловедения и препирались.
«Рон, у меня урок через минуту»…
«Ты опять уходишь от ответа… Значит, у тебя с этим слизеринским гадом правда что-то есть…»
«Думай что хочешь… Гарри, — заметила она меня. Слава Мерлину, я тогда прибежал вовремя: членовредительства не случилось. — Рада тебя видеть… За завтраком не поздоровалась, прости…»
«Я тоже… Прощаю… Мы все не в себе в последнее время… И я заберу его, — кивнул я на Рона: — У нас дела…».
Хорошо, что он понял, разъяснять не пришлось.
А Гермиона и вовсе посмотрела на меня благодарно, отряхнула мантию и, «надев» строгое выражение лица, пошла на урок.
Когда мы с Роном вернулись в библиотеку, возле стола, за которым работал Крейн, стоял Снейп и что-то втолковывал тому об алхимической свадьбе и зелье вдохновения…
«А вот и наши герои, — недовольно бросил Снейп. — Вы как раз вовремя, чтобы узнать — я иду с вами».
Спорить со Снейпом — бесполезно. Да никто и не собирался: в его участии в этой операции были определенные резоны. Мы все зашли в первую же пустую аудиторию, где Снейп усадил Крейна на стул и залез в его воспоминания. Так мы узнали адрес. На месте оказались через пятнадцать минут.
Мы распахнули дверь, в которую упиралась лестница, и оказались в уютно и немного старомодно обставленной гостиной. Ничего, из того, о чем рассказывал Крейн, — перевернутых распятий, черных занавесей, жертвенных алтарей — здесь не было. Обычная комната, разве что немного неуместная в этой обветшалом здании.
У низенького столика на подушечке сидела женщина. Она была поглощена какой-то настольной игрой… Меня удивил стиль ее одежды — словно из послевоенного фильма…
Услышала нас, обернулась и мы все замерли… Она была не красива, она была божественна, идеальна… Я постарался переключиться на мысли о Джинни. Это помогало не попасть под власть чар этой женщины… Похоже, моим спутникам приходилось сложнее, особенно Крейну… Он не сводил с нее завороженного взгляда. Даже Снейп смотрел на красавицу весьма плотоядно.
Между тем, незнакомка встала — легко и изящно — и направилась к нам. В ее движениях, походке была какая-то кошачья грация…
«Гвендолин Ниллон», — она не протягивала руки каждому, а адресовала своё приветствие сразу всем.
Мы представились в ответ. Но ее это, похоже, И тут же переключилась на Крейна. Она обняла его за талию, склонила голову ему на грудь и проговорила:
«Фрейзар, хорошо, что ты пришел… Я боюсь его… Он убьет меня… Только ты можешь меня спасти…».
Крейн смущенно и неловко обнял ее в ответ.
Но тут Гвендолин вспомнила о нас.
«Джентльмены, что же вы стоите в дверях… Проходите… Располагайтесь… Сейчас будет чай …».
И, взяв Крейна за руку, утащила за собой… Мы быстро рассредоточились по комнате… Снейп рассматривал книги… Рон углубился в изучение игры, которой была так увлечена хозяйка, когда мы ее прервали… Крейн помогал Гвендолин накрывать чай, словно они были парой. Я сидел в кресле и просто наблюдал за всеми… Прелюбопытное зрелище… Особенно, Фрейзар и Гвендолин… А они впрямь пара. Сразу заметно, это, наверно, и называется «созданы друг для друга». Странная пара: богиня и смертный, мужчина слегка за сорок и девушка лет двадцати пяти, чаровница и нелепый, не очень симпатичный ученый… Да уж, столь же странно вместе смотрелись бы только … Мия и Снейп… Постой-ка, поймал я себя на мысли, Мия и Снейп? Та же разница в возрасте, тоже сочетание красоты и некрасивости, юного дерзновения и зрелого ума… Мерлин упаси от таких параллелей…
«Как называется эта игра?», — разрушил тишину Рон.
«Мы называем ее — “Спасти Любовь ”… Хотите сыграть, мистер Уизли?».
Потому, как Рон растерялся, к такому предложению он был не готов.
«Ничего сложно, — журчал и завораживал голосок Гвендолин, — это куда проще, чем шахматы. Вы ведь шахматист, мистер Уизли?».
Рон кивнул.
«Стало быть, разберетесь быстро… — она поднялась и направилась к игральному столику, возле него обернулась и, улыбнувшись всем сразу, проговорила: — Пожалуйте и вы, господа, обещаю, это будет увлекательно».
Мы с Крейном перебрались к столу и уселись на оттоманку. Рон опустился прямо на ковер, поджав под себя ноги. А Снейп и вовсе проигнорировал приглашение: он улеченно читал какой-то фолиант.
Гвендолин и Рон раскланялись друг с другом, как дуэлянты перед поединком, она начала, было, объяснять правила и вдруг прервалась:
«Мистер Уизли, а вы рисковый человек?».
Ну еще бы Рон признал другое перед обворожительной женщиной!
«Вот и хорошо, — улыбнулась она, — дело в том, что у меня есть одна небольшая причуда… Я предпочитаю играть со ставками… Что вы на это скажите?».
«Согласен». — Рон вообще редко думал, перед тем, как принимать судьбоносные решения. Особенно тяжело ему это давалось под выжидающим взглядом прекрасных зеленых глаз.
«А собственную жизнь вы готовы поставить на кон?».
В принципе, Рона можно понять: таким обволакивающим и чарующим был ее голос. И я бы поставил жизнь…
На этой ставке очнулся Снейп. Сузив глаза, посмотрел на Гвендолин, и тоже переместился поближе к игрокам. Поединок начался.
Но как оказалось, ни один я разглядывал это своеобразное поле брани.
«Это похоже на изображение колеса сансары», — изрек Снейп.
Гвендолин вкинула мордашку и посмотрела на него с лукавством:
«О, мистер Снейп, я потрясена! — кошачьи глазки засветились весьма призывно, — Приятно иметь дело с образованным человеком…»
Снейп буквально пожирал ее взглядом, только вожделения в этом взгляде не было… И чары ее на него, по-видимому, не действовали… Хорошо быть Снейпом… Иногда.
«Вы уходите от ответа, — таким резким тоном с дамами, конечно, разговаривать неприлично, но эта так и напрашивалась на грубость, — что это такое?».
«Это не колесо сансары… Хотя, вы правы, — похоже… Это мне моя прабабушка оставила. Она, как написала в своем неоправленном письме ко мне, купила эту вещь у одного бродяги-индейца (прабабушка жила в Америке), который утверждал, что ему эту доску подарила сама богиня судьбы… Уж не знаю какая там у индейцев богиня судьбы, но мне кажется, что это он сам сделал, под кайфом. Индейцы — знатные затейники и наркоманы… А теперь, если вы не против, я хотела бы начать игру… И мистер Уизли тоже. Правда, мистер Уизли?», — и одарила Рона такой улыбкой, за которую, не раздумывая, можно и на костер пойти. То есть, если я, имея замечательную и любимую жену, так подумал, то каково было Рону? А Снейпу так ничего. Как с гуся вода. Только хмыкнул презрительно…
Гвендолин провела ладонью над доской, на пестрое, как сама жизнь, полотно той упало две фигурки — мужчина и женщина.
«А теперь можно и правила объяснить», — сказала она. И все мы подались вперед, чтобы не пропустить ни одного слова.
Такой реакцией Гвендолин осталась довольно. В глазах мелькнуло торжество, а мелодичный голос продолжил оплетать наши сердца сетью слов:
«Вот этот мужчина, — фигурка ожила и пугливо оглянулась, — смертный, а это, — преобразования произошли и с фигуркой женщины, — Любовь. Эта доска — один из миллиардов миров. И он враждебен Любви, но благосклонен к человеку. Но куда как странен мир: человеку без Любви скучно и тоскливо. Собирается спасти ее. Но избранный им путь труден и опасен… Это как бы прелюдия».
Ничего себе, игрушка! Хотелось остановить Рона, я невольно выбросил руку в предупреждающем жесте, но Гвендолин, сидевшая рядом со мной, поймала мою ладонь и приложила пальчик другой руки к губам: не мешай! Я поспешил высвободить руку и отвести взгляд от ее губ.
Гвендолин вернулась к рассказу:
«Теперь немного о символах… Четыре пирамиды — четыре основополагающих добродетели: мудрость, мужество, справедливость, умеренность… А стало быть звезда с двенадцатью лучами, которую они образуют, есть совершенство, обоженность. То есть, если ваш человек достигнет этого рисунка — он станет богом в этом мире, и сможет изменить мироустройство так, что в нем найдется место Любви. Казалось бы все просто, но, увы! Отягчают человека семь смертных грехов, — она указала на серые значки вокруг пирамид, — гордыня, зависть, гнев, лень, алчность, чревоугодие, сладострастие. Знакомо? — не без ехидства спросила она и продолжила: — Средний круг из двенадцати секторов — это двенадцать соблазнов. Они варьируется в зависимости от ситуации. Большой круг — двенадцать возможных концовок. А наших героев мы поместим вот сюда, — она поставила фигурки на толстый желтый обод среднего круга — по разные стороны. — Задача проста: стать Богом. Ставка — жизнь. Ну что, играем?».
«Да, Рон, это тебе ни квиддич», — подумалось мне, но я промолчал. Молчали все. В комнате висела почти звенящая тишина. А в душе Рона, похоже, всего четыре добродетели сражались аж с семью грехами и двенадцатью соблазнами. В всяком случае я давно уже не видел его таким сосредоточенным.
И вдруг желтая окружность прыснула ярким светом и завертелась, и вместе с ней — завертелась реальность. Вот мы уже восседали на облаках-подушках, а вокруг простиралась темно-синяя бездна космоса. Символы и знаки на доске оказались пестротканым полотном человеский жизни, в которой ой как не просто обрести и тем более спасти любовь.
Но главное — преобразилась Гвендолин. Вместо красавицы перед нами реяла жуткая фурия и дребезжаще хохотала.
«Ты проиграл, смертный», — пророкотало чудовище и ринулось на Рона. Тот неуклюже отклонился в сторону и … свалился со своего облачка, и теперь стремительно падал в безвоздушную пустоту, широко распахнув глаза и беспомощно пытавшись за что-нибудь схватиться. Гвендолин издала ликующий вопль и винтообразно спикировала следом. И тут ожил бывший до этого в полной прострации Крейн.
«Гвен… Нет…», — крикнул он и бросился догонять монстриху. Оказывается, он мог летать! Он настиг страшилище, когда то уже вспороло Рону грудь и собиралось вынуть сердце. Крейну удалось отбросить ее в сторону, и Гвендолин переключилась на него. Сцепившись, они штопором ввинтились в космическую черноту.
И тут все кончилось… Потому что я упал на что-то твердое и больно ударился головой. Превозмогая боль, я открыл глаза, и увидел склонившегося надо мной Снейпа. Мне захотелось блевать, то ли от вида его рожи, то ли от удара об пол, то ли от сизого дыма, окутывавшего комнату…
Я огляделся, комната была совершенно пустой, если не считать алтаря, расставленных всюду курительниц да перевернутого распятия на стене. Ни Гвендолин, ни Крейна не было. Зато был Рон, который жалобно стонал.
«Я в порядке… К нему…», — прохрипел я. Но Снейп и без меня понял кому он сейчас больше нужен. Он уже шептал заклинания, чтобы остановить кровь, хлеставшую из рваной раны на груди. Вскоре и я присоединился к нему. Но, наверное, больше мешал, чем помогал, так как в голове звенело и ни одного заклинания не приходило на ум.
И вот Рон был более-менее подлатан, мы обняли его с двух сторон и аппарировали. Аппарация забрала у меня последние силы, и я потерял сознание. Я не знаю, как Снейп доставил нас двоих в Хогвартс, но очнулся я в больничном крыле (спасибо, что в Святого Мунго не отправили, а то б газетчики уже толклись под дверью). Возле моей койки хлопотала мадам Помфри. И как только я попытался встать, тут же бросилась укладывать меня обратно.
«Мистер Поттер, у вас легкое сотрясение и отравление неизвестным наркотическим веществом. Вам нельзя ходить».
Но я ее переупрямил. И вот я здесь, в своей комнате, пишу эти строки, и пытаюсь понять, как три опытных мага могли купиться на обычную иллюзию?
Сегодня выпью лошадиную дозу снотворного, иначе не уснуть. Стоп! Наркотик, наверняка, еще в крови, и как он поведет себя, соединившись с зельем, неизвестно. Так что лучше не рисковать.
Может, Боги все-таки смилостивится, и пошлют мне хороший сон. Кошмаров на сегодня хватит…
Люди привыкли делить мир надвое: черное-белое, свет-тьма, добро-зло. Так проще. Поделил, развесил ярлычки и живешь себе спокойно. Но жизнь вновь и вновь показывает тебе, что черное не значит плохо, а белое — не всегда хорошо. И что кроме этого противоположности притягиваются для такого, чтобы явить миру нечто третье: мужчина и женщина, соединяясь, дарят миру ребенка, черное и белое при смещении дают серое, свет и тьма рождают утренние и вечерние сумерки… Что если мир триедин, а не двуедин, как думают люди?
Перечитал. Мерлин! Когда это я стал философом? Может тогда, когда и трусом. Я ведь так и не решился отправить Джинни сову. Чтобы я ей написал? Что я почти провалил дело, и меня, скорее всего, отстранят? Или что ее брат по моей вине подвергся воздействию каких-то неизвестных проклятий и лежит теперь при смерти? Нет, на это у меня никогда не хватит сил. Мне достаточно осуждения Гермионы. Встретились сегодня в коридоре, так она лишь ожгла злым взглядом и унеслась в подземелья к Снейпу…
Говорят, они там вместе пытаются найти зелье, которое вернет Рона. МакГоннагал рассказала, что они даже поругались: Снейп был против участия Мии. Но Гермиона настояла: она не может сидеть, сложа руки, когда ее жених умирает. И Снейп согласился. Какая ему от всего этого выгода? Зачем он впутался в эту историю? Что он видел там, в гостиной Гвендолин, и видел ли что-то вообще? В голову к нему не залезть, да и на счастье увидеть еще раз его воспоминания рассчитывать не приходиться. Никогда не поверю, что он придал хоть какое-то значение бредням Трелони насчет него и Гермионы… Мия… Она просто сама не своя сейчас. Наверное, даже не на меня злиться, а на себя… Сомнения всегда вызывают колебания информационного поля, особенно, когда сомневается маг. Даже просто подумав о другом мужчине, предположив его в своей жизни, она уже изменила сценарий судьбы. Да и Рон, впустивший в свое сердце Лав, изогнул линии вероятности. Они не поверили, усомнились в друг друге, и судьба подкинула им испытание… Наша жизнь — это вечная игра в «Спаси Любовь». Игра с судьбой, и на ее поле…
Снейп в камине… Что ему нужно?..
(Позже, несколько неуверенным почерком)
Гермиона заснула прямо на столе в его лаборатории.. То есть, не на столе, конечно, а положив голову на стол… Он не позволил ее будить… Сказал, что я должен доставить Мию в ее покои! (А сам что не мог? Или побоялся, что она проснется у него в объятьях? Когда это Снейп чего-то боялся? Странно… ). Пока я был у него, он ворчал что-то про гриффиндорское безрассудство; пространно и нелестно объяснял, почему не следует браться за то, что выше твоих сил. Язвил, но скорее устало, чем зло. И вообще был какой-то слегка растерянный. А когда я взял Мию на руки (хорошо, что Рон этого не видел!) и, подойдя к камину, обернулся, чтобы проститься, мне показалось, он смотрел на меня завистливо. Это, наверное, все еще та отрава дурманит мой разум, и мне видятся всякие глупости… А чем еще такое можно объяснить…
Все, спать. Завтра прибудут министерские, наш папа мистер Уизли и начнут копать. Пусть им повезет больше, чем нам… Что-то мне изменила моя удачливость…
Суббота, 26 апреля, 200* год
Иногда нам кажется, что все загадки уже разгаданы, а все люди, которые окружают нас — давно знакомы. Но однажды оказывается, что ты ни черта и ни о ком не знаешь… Совсем… И жизнь задает тебе новые вопросы.
Авроры что-то задерживаются, хотя вчера я отправил мистеру Уизли подробный отчет о нашем приключении у Гвендолин.
Сегодня МакГоннагал вместо завтрака пригласила меня к себе в кабинет. Давно не видел ее такой взволнованной. Она налила мне чай, поставила на стол сладости. Села напротив, собралась и рассказала мне все…
Мерлин! До сих пор в голове не укладывается! А может, я уже сошел с ума и это все иллюзии? Да и еще в голову все время лезли мысли о том, почему до сих пор нет весточки от мистера Уизли? Был напряжен и взволнован, поэтому директора слушал невнимательно. А жаль. Говорила о на о вещах совершенно потрясающих. Но кое-что прочно врезалось в память. Например, рассказ о викках — хранителях древних знаний друидов. Знаний, согласно которым, магия — это не особенность, а основа мира, его костяк. Директор рассказала, что в министерстве магии к виккинианам относятся так, словно они — государственные преступники… Вернее, сразу стали относиться, как только произошло размежевание волшебников и магглов…
«Маги преследовали виккиниан с тем же неистовостям, с каким магглы охотились на ведьм. Поэтому викки уходили в леса, горы, подальше, от густонаселенных районов »
Современный магический мир эгоистичен, и не намерен ни с кем делиться. Поэтому виккиниане ему не выгодны. Но замалчивая правду о них, колдуны закрывают глаза на те угрозы, о которых знали бы, если бы не были столь глупы и ограничены. Например, не позволили бы приспешникам Черной Луны войти в полную силу…
«А теперь, мистер Поттер, — сказала она, — может произойти что угодно… Я уверена, Грегори МакНиллон, а у него наверняка уже есть команда, ни сегодня-завтра будут здесь. Он, конечно же, будет искать меня, и я постараюсь его остановить…».
Тут я вспомнил свой сон, и хотел ее предупредить, когда на руке засигналил маячок — специальное сигнальное устройство, которое я оставил у себя в комнате, на случай, если будет важная корреспонденция… Я поспешил распрощаться, хотя то, что говорила директор было безумно интересно…
В окно моей комнаты колотилась сова…
Хорошо, что я решил сначала записать все услышанное…
(Листок пергамента, вложенный между страницами)
«Гарри, ты был прав. Мы ждем тебя возле этого дома. Поспеши.
А.».
Так и знал… Может и вправду…
Гермиона закрыла дневник. У нее было такое ощущение, будто она только что заглянула в думосброс Гарри. Чужие воспоминания, выводы и рождаемые ими картины, были настолько реалистичны, что ей казалось, будто все прочитанное произошло непосредственно с ней.
Вопрос встало море: они кружились, проносились, сталкивались в ее голове, словно мириады спятивших электронов. Чтобы сосредоточиться на чем-то одном, пришлось закрыть глаза и сильно сжать виски. Несколько глубоких вздохов, и она пришла в себя. Раскат грома и косая, до самой земли, молния все-таки «разбудили» окончательно. Зачитавшись, Гермиона и не заметила, что за окном разыгралась непогода.
Она встала и направилась к двери, полная решимости рассказать Гарри о своем проступке, а заодно узнать, что же вчера там произошло, что половина оперативного отдела аврората, включая мистера Уизли, пополнила палаты госпиталя Святого Мунго; Снейп был зол, как стадо разъяренных мантикор, а сам Гарри теперь ходит с перевязанной рукой?
Девушка уже распахнула дверь, но в этот момент в комнату рыжей кометой ворвался Косолапус — мокрый, всклоченный, с дико горящими глазами. Котяра прямиком шмыгнул под кровать, и оттуда сейчас злобно ворчал, предупреждая каждого, кто захочет вторгнуться в его личное пространство: «Пожалеешь».
Гермиона закрыла дверь, бросила на кровать злополучный дневник и превратилась в кошку. Так Косолапус скорее согласиться с ней разговорить.
Все непременно будет отбечено, не сумневайся во мне!
Я иногда выпадаю из жизни, реал затягивает... но всегда возвращаюсь.
Вау!
А я и не сомневаюсь
crazy belka28, Вау!
Талина2010, я надеюсь будет и помногословнее))))