У женщин один принцип: любить нельзя использовать. А где ставить запятую — они сами решают (с)
Здравствуйте, мои любимые и дорогие ПЧ!!!
Проходите, угощайтесь))) а ещё мне красоту сумасшедшую подарили! Вот)))
Спасибище, Wand-e-ring
Ты только танцуй...
Чудится, словно
С неба на землю летят
Лунные блёстки, -
Ночью ложится снег
Путнику на рукава.
Кагава Кагэки
Их ничего не связывает, кроме танца. Долгое-долгое время ничего, кроме...
Розовые лепестки кружатся в воздухе, словно снегопад. Легкий, тихий, словно снег на Рождество. Словно танец. Медленный танец для неё.
Соде но Шираюки кружится внутри этого розового вихря, не замечая его – белоснежная, стремительная, холодная. Движения отточены, струящиеся белые одежды только подчёркивают плавную грацию. Взмахи белых рукавов – словно крылья большой белой птицы или порывы метели - ледяной зимней стужи. Светло-голубые волосы струятся, качаются вслед за то грациозными, а то и резкими движениями гибкой фигуры Соде. У неё в руке – веер, но если бы Сенбонзакура не знал об этом, то подумал бы, что это кинжал. Снежная королева...
Медленный ритм, который слышится откуда-то издалека – то ли хлопки ладоней, то ли глухой стук барабанов – постепенно ускоряется. Сенбонзакура подчиняется ему. Нельзя не подчиниться, когда белая танцовщица-метель с синими заколками в голубых волосах ускоряет свой темп. И Сенбонзакура уверен, что именно от этого начинает так биться сердце... Конечно, от этого. И вовсе не потому, что у Соде, на мгновение застывшей в танце, соскользнувший белый рукав открыл до локтя тонкую руку с фарфоровой кожей. И не оттого, как соблазнительно фурисоде приоткрыло выступающие на склонённой шее Соде позвонки и линию плеч...
Когда Соде танцует, она никогда не смотрит на Сенбонзакуру. Взгляд её голубых глаз следит только за веером в руке. И Сенбонзакура, кружась рядом, всегда угадывает, где взмахнет этот веер, где застынет, раскрывшись, когда упадёт... Он продолжает кружиться рядом, лишь бы она не останавливалась... «Только танцуй!..» - просит его сердце. И ему чудится, будто он слышит ответ, хотя Соде молчит, чуть улыбаясь.
Когда это началось? Сенбонзакура уже не помнит. Да и какая разница? Просто однажды ночью по весне, когда цвела слива и только зацветала сакура, Сенбонзакура увидел её танец. Видимо, госпожа Рукия, наконец, вернулась домой. Увидела ли Соде его тогда? Почувствовала ли? Танец не прервался. Белые одежды в ночи сверкали серебром, опадающие лепестки сливы кружились рядом... Свет полной луны придавал этой картине зыбкой нереальности – то ли ветер взвихрил тонкие лепестки, играя и складывая в тонкую девичью фигурку, а то ли зацветающая сакура ожила и решила танцевать...
Сенбонзакура тогда только смотрел. Просто стоял и смотрел завороженно, боясь даже дышать, не то, что с места сдвинуться. В груди разлилось что-то такое, от¬¬чего ему захотелось и взлететь, и заплакать одновременно. Он смотрел, как танцует Соде но Шираюки, и думал, что в Сообществе и вправду нет ничего прекраснее этого белого ледяного клинка... Они тогда так и не произнесли ни слова. Танец закончился, и Соде развернулась к нему, гордая и спокойная, глядя Сенбонзакуре прямо в глаза, словно и не было на нём жуткой самурайской маски. И он только и смог, поклонившись, убраться восвояси, смущенный, напуганный даже немного. Как будто его поймали за преступлением... Сенбонзакура потом нырнул с головой в тренировки, борясь с рассеянностью и желанием ещё раз выйти ночью в сад. Он ведь только занпакто, а разве занпакто касается весенняя любовная лихорадка? Это просто танец. Очень красивый танец. Ведь так?
В следующий раз они встретились зимой. Глубокой зимой, в ту пору, когда лежалый, осевший снег уже не радует. Когда ветра несут уже запахи приближения весны, и зима, чуя свою близкую смерть, лютует беспощадно. Сад с голыми, почерневшими деревьями не спасали даже старинные каменные фонари, хранящие шапки снега на своих крышах-грибах и теплящийся свет зажженных лампадок. Да и луна – далёкая, неприступная – была какой-то чужой. Сенбонзакура так и не понял, что же тогда потянуло его в сад. И даже не сразу осознал, что в глубине сада кто-то есть: холодный ветер раскачивал деревья, и они поскрипывали и стонали на сильном ветру.
Соде но Шираюки снова танцевала, но это был совсем другой танец. Не было в нём яркой, проснувшейся силы, не было радости, была только печаль. Медленные, грациозные движения Соде были прекрасны, но переполнены усталостью и ожиданием. Чем дольше смотрел на танец Соде Сенбонзакура, тем сильнее внутри разливалось, бурля и перекатываясь, желание сорваться с места и очутиться рядом с ней: сжать холодные пальцы в своих руках, обхватить тонкие плечи, согревая... Соде развернулась в танце, и, слегка присев, протянула в его сторону руки, призывая... Он так и не понял, как оказался рядом, а уже кружился вокруг неё, не касаясь стальной розовой красотой, успокаивая... И Соде впервые улыбнулась. Тихо, мягко, снова не глядя на него – как будто себе улыбнулась, но танец ожил, закружился в ритме с ветром и с Сенбонзакурой...
Так и повелось у них с тех пор: молчаливый призыв и безмолвный танец. Но ведь это же ничего не значит? Как не значат легкие, невесомые прикосновения веера; как не значит пойманный взгляд из под опущенных ресниц, от которого сердце Сенбонзакуры пропускает удар... Не имеет значения даже то, что на душе становится пусто и холодно, когда он не видит её... Вся радость и печаль давно поселились у Сенбонзакуры в этом желании – слиться в совместном танце. Но и это, право, ничего не значит... Верно?
Танец Соде сейчас подобен первой бушующей весенней грозе: быстрые взмахи-всполохи, резкие поклоны и движения, замедленные подъемы. Гибкость и грация Соде на пределе возможного – так отдаваться танцу может только она. И Сенбонзакура отступает, воплощаясь, подчиняясь тайному желанию разглядеть каждое её движение, каждый взмах, поворот головы, изящную линию спины, гибкий стан...
Ничего кроме танца, ничего... А его маска очень даже кстати - она помогает скрыть волнение, порозовевшие скулы, даже сбившееся дыхание. Ведь Сенбонзакура отступил не потому, что устал – слишком нестерпимо разгорелось желание сжать Соде в объятиях, а объятия розовых лепестков смертельны... Нет, он хочет, чтобы она танцевала! Ведь сейчас она танцует только для него...
Соде но Шираюки разворачивается, проблеском сверкают заколки в светлых волосах, легко всплескивают рукава, отвлекая внимание – мгновение - и она оказывается рядом. Легкая быстрая рука снимает с самурая маску и мягкие теплые губы легко приникают к губам Сенбонзакуры...
«До следующего танца...» - слышит оглушённый произошедшим самурай, не успевший поймать исчезнувшую Соде, пальцы схватили воздух. Ему это не привиделось?! Отчаянно стучащее в ребра сердце утверждает: «Нет!»
- Ты только танцуй! – Шепчет в пустоту сада Сенбонзакура, и, закрыв глаза, со счастливой улыбкой приваливается к стволу дерева...
«До следующего... До следующего танца!»
Проходите, угощайтесь))) а ещё мне красоту сумасшедшую подарили! Вот)))
Спасибище, Wand-e-ring
Ты только танцуй...
Чудится, словно
С неба на землю летят
Лунные блёстки, -
Ночью ложится снег
Путнику на рукава.
Кагава Кагэки
Их ничего не связывает, кроме танца. Долгое-долгое время ничего, кроме...
Розовые лепестки кружатся в воздухе, словно снегопад. Легкий, тихий, словно снег на Рождество. Словно танец. Медленный танец для неё.
Соде но Шираюки кружится внутри этого розового вихря, не замечая его – белоснежная, стремительная, холодная. Движения отточены, струящиеся белые одежды только подчёркивают плавную грацию. Взмахи белых рукавов – словно крылья большой белой птицы или порывы метели - ледяной зимней стужи. Светло-голубые волосы струятся, качаются вслед за то грациозными, а то и резкими движениями гибкой фигуры Соде. У неё в руке – веер, но если бы Сенбонзакура не знал об этом, то подумал бы, что это кинжал. Снежная королева...
Медленный ритм, который слышится откуда-то издалека – то ли хлопки ладоней, то ли глухой стук барабанов – постепенно ускоряется. Сенбонзакура подчиняется ему. Нельзя не подчиниться, когда белая танцовщица-метель с синими заколками в голубых волосах ускоряет свой темп. И Сенбонзакура уверен, что именно от этого начинает так биться сердце... Конечно, от этого. И вовсе не потому, что у Соде, на мгновение застывшей в танце, соскользнувший белый рукав открыл до локтя тонкую руку с фарфоровой кожей. И не оттого, как соблазнительно фурисоде приоткрыло выступающие на склонённой шее Соде позвонки и линию плеч...
Когда Соде танцует, она никогда не смотрит на Сенбонзакуру. Взгляд её голубых глаз следит только за веером в руке. И Сенбонзакура, кружась рядом, всегда угадывает, где взмахнет этот веер, где застынет, раскрывшись, когда упадёт... Он продолжает кружиться рядом, лишь бы она не останавливалась... «Только танцуй!..» - просит его сердце. И ему чудится, будто он слышит ответ, хотя Соде молчит, чуть улыбаясь.
Когда это началось? Сенбонзакура уже не помнит. Да и какая разница? Просто однажды ночью по весне, когда цвела слива и только зацветала сакура, Сенбонзакура увидел её танец. Видимо, госпожа Рукия, наконец, вернулась домой. Увидела ли Соде его тогда? Почувствовала ли? Танец не прервался. Белые одежды в ночи сверкали серебром, опадающие лепестки сливы кружились рядом... Свет полной луны придавал этой картине зыбкой нереальности – то ли ветер взвихрил тонкие лепестки, играя и складывая в тонкую девичью фигурку, а то ли зацветающая сакура ожила и решила танцевать...
Сенбонзакура тогда только смотрел. Просто стоял и смотрел завороженно, боясь даже дышать, не то, что с места сдвинуться. В груди разлилось что-то такое, от¬¬чего ему захотелось и взлететь, и заплакать одновременно. Он смотрел, как танцует Соде но Шираюки, и думал, что в Сообществе и вправду нет ничего прекраснее этого белого ледяного клинка... Они тогда так и не произнесли ни слова. Танец закончился, и Соде развернулась к нему, гордая и спокойная, глядя Сенбонзакуре прямо в глаза, словно и не было на нём жуткой самурайской маски. И он только и смог, поклонившись, убраться восвояси, смущенный, напуганный даже немного. Как будто его поймали за преступлением... Сенбонзакура потом нырнул с головой в тренировки, борясь с рассеянностью и желанием ещё раз выйти ночью в сад. Он ведь только занпакто, а разве занпакто касается весенняя любовная лихорадка? Это просто танец. Очень красивый танец. Ведь так?
В следующий раз они встретились зимой. Глубокой зимой, в ту пору, когда лежалый, осевший снег уже не радует. Когда ветра несут уже запахи приближения весны, и зима, чуя свою близкую смерть, лютует беспощадно. Сад с голыми, почерневшими деревьями не спасали даже старинные каменные фонари, хранящие шапки снега на своих крышах-грибах и теплящийся свет зажженных лампадок. Да и луна – далёкая, неприступная – была какой-то чужой. Сенбонзакура так и не понял, что же тогда потянуло его в сад. И даже не сразу осознал, что в глубине сада кто-то есть: холодный ветер раскачивал деревья, и они поскрипывали и стонали на сильном ветру.
Соде но Шираюки снова танцевала, но это был совсем другой танец. Не было в нём яркой, проснувшейся силы, не было радости, была только печаль. Медленные, грациозные движения Соде были прекрасны, но переполнены усталостью и ожиданием. Чем дольше смотрел на танец Соде Сенбонзакура, тем сильнее внутри разливалось, бурля и перекатываясь, желание сорваться с места и очутиться рядом с ней: сжать холодные пальцы в своих руках, обхватить тонкие плечи, согревая... Соде развернулась в танце, и, слегка присев, протянула в его сторону руки, призывая... Он так и не понял, как оказался рядом, а уже кружился вокруг неё, не касаясь стальной розовой красотой, успокаивая... И Соде впервые улыбнулась. Тихо, мягко, снова не глядя на него – как будто себе улыбнулась, но танец ожил, закружился в ритме с ветром и с Сенбонзакурой...
Так и повелось у них с тех пор: молчаливый призыв и безмолвный танец. Но ведь это же ничего не значит? Как не значат легкие, невесомые прикосновения веера; как не значит пойманный взгляд из под опущенных ресниц, от которого сердце Сенбонзакуры пропускает удар... Не имеет значения даже то, что на душе становится пусто и холодно, когда он не видит её... Вся радость и печаль давно поселились у Сенбонзакуры в этом желании – слиться в совместном танце. Но и это, право, ничего не значит... Верно?
Танец Соде сейчас подобен первой бушующей весенней грозе: быстрые взмахи-всполохи, резкие поклоны и движения, замедленные подъемы. Гибкость и грация Соде на пределе возможного – так отдаваться танцу может только она. И Сенбонзакура отступает, воплощаясь, подчиняясь тайному желанию разглядеть каждое её движение, каждый взмах, поворот головы, изящную линию спины, гибкий стан...
Ничего кроме танца, ничего... А его маска очень даже кстати - она помогает скрыть волнение, порозовевшие скулы, даже сбившееся дыхание. Ведь Сенбонзакура отступил не потому, что устал – слишком нестерпимо разгорелось желание сжать Соде в объятиях, а объятия розовых лепестков смертельны... Нет, он хочет, чтобы она танцевала! Ведь сейчас она танцует только для него...
Соде но Шираюки разворачивается, проблеском сверкают заколки в светлых волосах, легко всплескивают рукава, отвлекая внимание – мгновение - и она оказывается рядом. Легкая быстрая рука снимает с самурая маску и мягкие теплые губы легко приникают к губам Сенбонзакуры...
«До следующего танца...» - слышит оглушённый произошедшим самурай, не успевший поймать исчезнувшую Соде, пальцы схватили воздух. Ему это не привиделось?! Отчаянно стучащее в ребра сердце утверждает: «Нет!»
- Ты только танцуй! – Шепчет в пустоту сада Сенбонзакура, и, закрыв глаза, со счастливой улыбкой приваливается к стволу дерева...
«До следующего... До следующего танца!»
-
-
14.12.2013 в 01:25-
-
14.12.2013 в 09:37-
-
14.12.2013 в 12:03-
-
14.12.2013 в 16:04-
-
14.12.2013 в 16:56А еще помня о твоем последнем увлечении - вот
-
-
14.12.2013 в 18:08Счастья тебе и радости)))
-
-
14.12.2013 в 21:43-
-
14.12.2013 в 22:47ksenon68, бегу уже)))
Kroshka_K, спасибище, куколки — прекрасные))) особенно, Марины Бычковой )))
Wand-e-ring,
Тоткторе, благодарю