беты по-прежнему нет, поэтому пинки, тапки и критика всех мастей принимаются мешками
Забери мои слезы
Автор: Яся Белая
Бета: *если найдется, буду очень рада*
Фандом: Bleach
Рейтинг: R
Пейринг: Гриммджоу/Орихиме\Улькиорра, и еще кое-кто мимоходом
Жанр: *потуги на детектив*
Диклаймер: вы ж не жадный, Кубо-сама?
Саммари: Будь осторожна! Лед еще тонкий, оступишься — утонешь. Пальцем грозит, а глаза такие добрые…Предупреждение: AU, сильное AU. И ООС, наверное. А обоснуя так вообще давно зарыла под яблонькой.
Комментарии: моСК аффтара был съеден вот
этой заявкой и новым эндингом, да и фантазия у него по весне буйная, так что адеквата не ждите
Размер: *пока пишем миди, а там…*
Статус: не закончен
Из холодных глаз льдинки просятся
На ладонь твою злыми каплями.
Травы вещие ночью косятся,
Пред зарёю сны ходят цаплями.
Духи древние растревожатся -
Ты блуждал всю ночь меж распутьями,
А слова в напев сами сложатся,
В смех багульника пред заутренней.
Ворожил, как тать, над озёрами,
Заклинал пропажу полночную.
Льдинки глаз твоих стали ворами
И впились иглой в кожу сочную.
На заре, как сон, слёзы сгинули,
Слёзы горькие, слёзы жгучие.
На кого меня вы покинули?
За какой мой грех так замучили?
© Феникс
Глава 1. На двоих одно горе...Глава 2. Вы полагаете?..Глава 3. Заря прозрений…Глава 4. Опять вчера весь вечер плакал дождь…
Глава 4. Опять вчера весь вечер плакал дождь…
Кажется, на небе прорвало водопровод: иначе, откуда столько воды? Даже волосы — она пропустила через кулачок насквозь промокшую прядку — из рыжих стали каштановыми. А смешные розовые тапки с медвежатами Тэдди — тяжелее гирь: ноги не поднимаются. Да и вообще — все тело холодное и неповоротливое. И даже плакать нет сил. Просто сидеть, уткнувшись подбородком в колени и, обняв пятки, смотреть на нескончаемый дождь. Потому что на мысли ресурсов уже не хватает. Хотя еще пару часов назад в голове царили смятение и ужас. А сейчас уже все равно. Даже если сюда явились бы все арранкары во главе с Айзеном — она бы не пошевелилась, а может, даже обрадовалась бы. Потому что это будет понятно. А то, что есть сейчас — округлившийся живот, мокрая сорочка, незнакомый город, ливень — все это какая-то фантасмагория, от которой впору сойти с ума. Лучше не думать. Еще бы не слышать и не видеть. И умереть…
— Химе, детка! Что ты творишь?! Ты же простыла, небось, до самых гланд!
… судя по всему — не дадут.
Девушка, наконец, нехотя посмотрела в сторону кричавшего и оцепенела: откуда на лице этого существа такая обеспокоенная нежность?
Он что-то кричал, жестикулировал. Его глаза умоляли. Она не понимала слов — слишком силен был шок.
— Ты, дура, если тебя на себя насрать, хоть о ребенке подумай, — ее грубо схватили за плечи и тряхнули так, что зубы клацнули. — Он, между прочим, и мой…
Ребенок… Его?
Мир перевернулся и рухнул.
Прости, Куросаки-кун.
Это было последнее, что она помнила, перед тем как провалиться в черное безмолвие.
***
Поцелуи были быстрыми и жадными, словно ворованными. Лоб, щеки, даже кончик носа… Губы остались нецелованными. И рукопожатие тоже украдкой, а через мгновенье — удаляющиеся шаги…
Приснилось? Было?
Снова темнота.
Потом люди, люди, люди… Много людей в белом. Эспада? Но почему все так суетятся? Аквамариновым всполохом — волосы… Так знакомо. Кто он?
Сел рядом, улыбнулся широко, но как-то криво. А глаза больные — словно на небесную лазурь набежали тучи. Плечи ей сжал до боли. И поцеловал при всех — уверенно, по-хозяйски, как свою…
Она проснулась и вспомнила:
— Гриммджоу… сан…
— Какой я тебе в хренах «сан»! — а сам ухмыльнулся довольно, прижал к груди, спрятал лицо в волосы. — Детка, ты меня больше так не пугай, лады?
— Как не пугать? — она высвободилась и уставилась на него.
— Больше не убегай из дома в дождь…
— Из какого дома?
— Из нашего, глупая, — он улыбнулся почти нежно, — моего, твоего и Маркуса, — мужчина погладил ее живот.
— Маркуса… Нет… — приборы испуганно запищали; девушка медленно оседала на подушки.
— Эй, вы, что происходит?! Сделайте что-нибудь, пока я не разнес эту шарашку!
***
— Братик?
— Химе-чан! Я так рад тебе! — он раскрыл объятья, и сестренка совсем уж собралась броситься в них, но остановилась — по лицу брата пробегала легкая зыбь, словно он не человек, а голограмма. — Что случилось, Химе-чан? Ты больше не любишь своего брата? — голос вибрировал и тормозил на шипящих. А глаза? У ее брата никогда не было таких голодных глаз!
Холодок пробежал по спине. Существо с лицом ее брата сделало еще шаг и протянуло руки к ее животу.
— Душа… Как она сладко пахнет! Это не твой ребенок — отдай мне его. Отдай… Отдай…
И она буквально увидела, как крошечное создание в ней сжалось в комочек. И сила — яростная, досель неведомая — забурлила в жилах. Она коснулась заколок — в этом странном мире, они, слава богам, остались — приготовься, Цубаки. Она гордо выпрямилась и бросила пвевдоСоре:
— Мой брат выбрал смерть, потому что не захотел причинять вред близким мне людям.
— Что ты говоришь, Химе-чан? Я твой брат, я вернулся, чтобы всегда быть с тобой и защищать тебя. Но мне нужно питаться, чтобы жить. В тебе таится очень аппетитная душа, я съем ее и стану очень сильным… — его рука все удлинялась, сейчас она уже змеилась по полу, а острые когти были растопырены наподобие зубастой пасти.
— Отдай, отдай, отдай, — голос завораживал, она теряла способность мыслить. И только когда малыш забился в ней, посылая в мозг волны ужаса, она очнулась. Дальше действовала, уже не задумываясь.
— Сантэн Кэссюн, — золотистый щит преградил путь змееподобной конечности. И со всей яростью, на которую только способна: — Котэн Дзансюн: убей его, Цубаки.
Мгновенье, всхрип и — и вверх летят серебряные искры.
Цубаки вернулся назад, они вместе упали во тьму, она очнулась.
***
По-прежнему сходили с ума приборы, суетились врачи, мужчина с волосами, похожими на огонь газовой горелки, до боли сжимал ее ладошки.
— Детка… Что же это?.. Почему ты?
В проеме двери за его спиной появился высокий мужчина. Снова в белом. Кареглазый. Незнакомый.
— Мистер Джаггерджак?
— Я, ну и что? — он поднялся и отпустил ее ладони. Тут же взглянул на свои — они были в крови: вязкая жидкость просачивалась сквозь пальцы. — Да что за нафик?! У вас не больница, а прям кунцкамера какая-то…
Он вдруг стал крениться набок, судорожно хватаясь за поручни ее высокой кровати.
Белый человек бросился к нему:
— Реанимация, срочно!
Все умирают.
***
Их было двое: молодая женщина с очень пышной грудью, и высокий объемный мужчина с лицом рождественского пряника. Их глаза ждали. Но она знала, что ничего не может им дать. Ее собственные глаза умерли вчера, когда синеволосый мужчина упал у ее кровати. Вместе с ними умерли мысли.
Посетители в полной растерянности — видимо, ее пофигизм нарушил их планы.
Женщине все-таки надоела эта игра в молчанку:
— Вот, — протянула она сложенный вчетверо тетрадный листок, — он сказал: это поможет тебе вспомнить. Вспоминай быстрее, у меня материал горит. А мы пока за дверью подождем, — и потащила к выходу своего спутника.
***
Она робко развернула листок, и…
Здесь ничего нельзя найти
В плену тоски и пустоты,
И мне отсюда не уйти:
Я стерегу огонь твой. Ты
Его доверила моим
Заботам и моим рукам,
Я становлюсь уже иным,
Я этот свет другим не дам.
Его крылами обниму,
Чтоб не украли у меня
Твой свет — иначе не могу:
Я — пленник твоего огня2.
… стихи, похожие на те ворованные поцелуи, вернули ей способность улыбаться. Она безошибочно угадала автора и порадовалась его признанию: я становлюсь уже иным… Значит, он все-таки понял, где у людей сердце!
Орихиме заплакала — светло и тихо, первый раз по-настоящему за все эти бесконечные часы в чужом мире.
Приборы пришли в себя.
____________________________________________
2 Автор — Сумасшедший Самолётик