и еще — беты по-прежнему нет, поэтому пинки, тапки и критика всех мастей принимаются мешками
Забери мои слезы
Автор: Яся Белая
Бета: *если найдется, буду очень рада*
Фандом: Bleach
Рейтинг: R
Пейринг: Гриммджоу/Орихиме\Улькиорра, и еще кое-кто мимоходом
Жанр: *потуги на детектив*
Диклаймер: вы ж не жадный, Кубо-сама?
Саммари: Будь осторожна! Лед еще тонкий, оступишься — утонешь. Пальцем грозит, а глаза такие добрые…
Предупреждение: AU, сильное AU. И ООС, наверное. А обоснуя так вообще давно зарыла под яблонькой.
Комментарии: моСК аффтара был съеден вот этой заявкой и новым эндингом, да и фантазия у него по весне буйная, так что адеквата не ждите
Размер: *пока пишем миди, а там…*
Статус: не закончен
Эпиграф
Из холодных глаз льдинки просятся
На ладонь твою злыми каплями.
Травы вещие ночью косятся,
Пред зарёю сны ходят цаплями.
Духи древние растревожатся -
Ты блуждал всю ночь меж распутьями,
А слова в напев сами сложатся,
В смех багульника пред заутренней.
Ворожил, как тать, над озёрами,
Заклинал пропажу полночную.
Льдинки глаз твоих стали ворами
И впились иглой в кожу сочную.
На заре, как сон, слёзы сгинули,
Слёзы горькие, слёзы жгучие.
На кого меня вы покинули?
За какой мой грех так замучили?
© Феникс
Глава 1. На двоих одно горе...
Глава 2. Вы полагаете?..
Глава 3. Заря прозрений…
Глава 3. Заря прозрений…
Она приходила в себя медленно. Казалось, веки отяжелели, как у мифического демона, и их больше не поднять. Веки… А руки? Руки двигались, они сразу же ринулись к стратегически важному: ребенок. Живот был плоским. И пустым.
Белая пустая комната вздрогнула от пронзительного крика.
Она сидела на диване и смотрела на свои руки, как полководец на гонца, только что принесшего весть о провале операции. Несколько секунд она не видела вообще ничего, кроме этих рук, сообщивших ей о пустом животе.
Потом оглядела комнату: диван, ковер, столик. Негусто. Себя: что за нелепое платье? Стену: за одиноким окном в пустом небе висел месяц из фольги. И только тогда спросила пространство: «Где я?».
Пространство ответило открывшейся дверью, и в проеме появилась сухопарая фигура.
Она вихрем сорвалась с места. Разом проглотила слезы. И бросилась ему на шею:
— Улькиорра! Ну слава богу! — и спрятала лицо у него на груди.
Он не шевелился несколько минут. Потом отстранил ее. И осмотрел ее таким взглядом, словно она — важная, но вещь.
— Ты не в себе, женщина?
Голос ровный. И пустой. И глаза. Без души.
Она содрогнулась и проглотила комок:
— Прости, я знала, что для тебя это… мой уход… болезненно… Но… — она закрыла глаза руками и, упав на колени, разрыдалась: — Я не имею права на твое прощение… Но… Не смотри… Не смотри на меня глазами, которые я убила…
— Ты плачешь … из-за меня? — он словно решал в уме какую-то суперсложную задачу. Опустившись с ней рядом, он напряженно думал, что же теперь делать…
— Но ведь я так виновата перед тобой… — глаза встретились. Зеленые на миг удивленно расширились.
— Ты … передо мной… — задача не сходилась с ответом; процессор дымился. — А разве это не я заставил тебя прийти сюда? Разве не из-за меня тебе пришлось бросить друзей?
— Что ты такое говоришь? — она коснулась его щеки, но он перехватил ее руку: его глаза ждали ответ. — И что это ты надел на себя? А этот грим, а-ля Чингачгук на тропе войны? Здесь что, маскарад какой-то? Я не помню, чтобы мы собирались на маскарад? И почему с тобой? Где Гриммджоу? И руки у тебя совсем ледышки. Почему ты не носишь перчатки, которые я тебе подарила?
Он отпрянул, как от зачумленной.
— Ты сошла с ума… Я слышал, это случается с людьми…
— С людьми? Ты о чем? Когда ты стал шовинистом?
— Женщина, у тебя слишком много вопросов. Я не понимаю тебя. Когда я вошел, ты бубнила про пустой живот. Сейчас я принесу тебе еду…
Если бы ее ударили обухом по затылку, было бы не так — до остолбенения — больно.
— Я не хочу есть, — а у самой глаза — голодной волчицы. — Мой живот пуст не от голода. Ребенок. Мой ребенок. Наш… С Гриммджоу… Что с ним сделали? Где мой ребенок, и что здесь происходит?
— Ребенок … Гриммджоу… — после этого Улькиорра потерял дар речи. Минуты на две. Он просто хлопал глазами, и что-то усиленно соображал.
И это умница Улькиорра! Лучший в их выпуске! Практически гений! Так почему у него такое лицо, словно он не знает, откуда у людей берутся дети? Впору рассмеяться, не будь это так похоже на дешевый фарс… Или… Скорее, антиутопию. Он сам же подсовывал ей эту книжку. Кажется, она называлась цифрами. Да, точно: 1984. Страшная книжка. О мире, где Любовь является мыслепреступлением и где убивается вера. Ей показалось, что она сейчас попала в такой мир. Она даже оглянулась, в поисках портрета Большого Брата. Додумать она не успела, хотя где-то на границе сознания уже занималась заря прозрения. Он распахнул дверь и властно сказал:
— Идем.
Она шла за ним по бесконечным коридорам и в голове напряженно билось: Война — это мир; Свобода — это рабство; Незнание — сила.
И безжизненно-белый замок, по которому гулким эхом неслись их шаги, не спешил опровергать эти постулаты.
***
А потом было солнце, и полыхающие аквамарином волосы. Сердце ухнуло вниз, и она побежала.
— Любимый.
Он сидел на парапете балкона, и ей пришлось обнять его колени. Такие родные, что хочется по-бабьи выть от счастья. Только вот он, кажется, оторопел. Потом медленно отодвинул ее от себя, сел поудобнее — свесив ноги — и … выдавил:
— Чё ты сказала?
— Любимый, — повторила она, и в глазах ее сияло последождевое солнце.
Он почему-то потер левое плечо, улыбнулся, а вернее, оскалился во весь рот и выдал:
— Охренительно приятно.
Затем спрыгнул вниз, и кошачьей, скользящей походкой направился к ней. Обошел вокруг. И тут…
Она взвизгнула и протянула руку к его животу:
— Что… что это? Что они с тобой сделали? Ах… — он и сам не понял почему бросился вперед и подхватил ее на руки.
Улькиорра стоял, засунув руки в карманы, и бесстрастно смотрел на это представление.
Она пришла в себя, протянула руку и тронула остатки маски на его щеке. Потом — обняла за шею и пробормотала в плечо:
— Тебе, наверное, очень больно, бедный мой котик…
Гриммджоу по-прежнему держал ее в объятьях и совершенно не понимал, что делать и говорить, и почему от ее слов становится тепло где-то слева, в груди…
— Нет, я родился таким… — наконец, выдавил он… — и я — пантера.
— Ну, конечно, кто бы сомневался, — ее глаза смеялись и сияли. Она уж было потянулась за поцелуем… Но их словно водой из ушата окатили:
— Кстати, Шестой, разве ты знаешь, как рождаются люди? Потому что она утверждает, что должна была родить от тебя человека.
Она вскочила, и сейчас переводила взгляд с одного на другого. И тщетно пыталась понять, почему Улькиорра говорит эти слова таким тоном, словно ему и дела нет до того, что у женщины, которую он любил, будет ребенок от другого?
— Здорово же вам промыли мозги, мальчики, если даже этот мартовский кот, — она ткнула во все еще пребывающего в шоке Гриммджоу, — забыл, как дети делаются!
— Черт, а ведь она права! Насчет промывки мозгов... — взвился синеволосый и прорычал: — Этот шинигами…
— Стоп! — она подняла руку вверх и слегка склонила голову набок: — Если я еще хоть что-то помню из мифологии, шинигами — это боги смерти. Так? — парни озадачено кивнули. — Значит, мы все умерли?
— Нет, — включился Улькиорра, — ты — живая. Я привел тебя сюда по приказу господина Айзена.
— Кто такой господин Айзен?
И Гриммджоу заржал — громко и бесцеремонно.
— Мусор, — ей показалось, или в глазах Улькиорры действительно читалось презрение? — Господин Айзен создал нас.
— Стало быть, он — Бог?
— Вы, люди, это так называете…
— И зачем я потребовалась этому вашему Айзену?
— Не ты, твоя сила…
— Моя сила?..
— Да, — вклинился Гриммджоу, — ты вырастила мне руку.
— Как?
— Заново…
Она тряхнула головой.
— Ладно, проехали… Итак, мы в неком мире, который отличается от мира людей.
— Уэко Мундо, мир пустых, — подсказал Улькиорра.
— Пусть будет так. В любом случае, этот мир параллелен миру живых…
— Наверное, — дуэтом согласились ее собеседники.
— Улькиорра, помнишь, ты сам мне рассказывал теорию о том, что где-то в параллельном мире есть люди похожие на нас? — тот отрицательно покачал головой. — Хорошо, представьте оба, что где-то есть город, в котором живут люди, совершенно такие же как вы: с такими же руками-волосами-глазами, только без дырок.
— Ну… — на сосредоточенной морде Гриммджоу отразилась мучительная мыслительная деятельность… — То есть, где-то есть чел, похожий на меня? — и радостно выматерился.
— Да, и на тебя, и на него, — она кивнула на задумавшегося Улькиорру. — И в том мире вы двое очень дороги мне…
— Постой, а Куросаки?
— Какой еще Куросаки?
— Ну рыжий, недошинигами… Который пришел спасать тебя…
— Меня? О кого?
— Гы… как это от кого, от нас, арранкар, разумеется…
И она, с остекленевшим взглядом, сползла по стене.
— Стало быть, у вас здесь свой мир живых? И, стало быть, мир перевернулся. — Прозрение, наконец, догнало, накрыло цунами и полилось: — Значит, все, что в нашем мире хорошо, здесь — плохо. И те, кто полон энергии, становятся пустыми. Мир наоборот. Статья. Ну да, в этой газете, про сверхестестенное. «Если темная материя и вправду существует, практически не взаимодействуя с нашей обычной материей, то не могла ли она сформировать параллельную Вселенную, со своими «темными» галактиками, звездами, планетами, а может, и «темной» жизнью?». Значит я — в параллельной вселенной. А та Орихиме, которая нужна вашему Айзену и за которой пришел некий Куросаки, — сейчас в моей. Значит, нам всем вместе нужно попасть в мою вселенную и восстановить порядок. Вы мне поможете? У меня кроме вас никого здесь нет. — И встав между ними, она взяла их за руки, те, переглянувшись, кивнули. Она улыбнулась.
— А теперь идемте, на самое большое мыслепреступление, — и она решительно двинулась вперед, увлекая их за собой.
И пусть это гребанное, как говорит дорогой Кись, Министерство любви вздрогнет.
В ее голове почему-то звучала Марсельеза.