У женщин один принцип: любить нельзя использовать. А где ставить запятую — они сами решают (с)
Маркес для меня не просто писатель! Он — веха! В тот день, когда я открыла «Сто лет одиночества», я родилась. По-настоящему. С открытыми глазами. Я впервые поняла, что книги бывают гораздо больше, чем столько-то сотен страниц. Книги бывают мирами. А их творцы — боги!
Гарбриэль теперь на небе, как и полагается архангелам.
А в его книгах всегда будет идти дождь. И будет осень.
У женщин один принцип: любить нельзя использовать. А где ставить запятую — они сами решают (с)
Собственно, это даже не заявка, а скорее приглашение к соавторству. Давно проедает мой мозг одна идея))) короче, появляется новый вид акума, который нападает исключительно на девушек, но не убивает их, а ... да-да... [вымарано самоцензурой] в общем, жертвой этих тварей едва ли не становится Линали, но спасает её - конечно же, Мариан Кросс))) он притаскивает её в штаб Ордена, совершенно обнажённую... репутация девушки пошла прахом, хотя между ними ничего и не было, но кто ж в это поверит, когда бедняжку видели нагой в объятиях знаменитого бабника))) и тут Кросс - внезапнА - осознаёт, что он в сущности честный человек и порядочный мужчина и решает - чем ошарашивает всех - на ней жениться! О_о Но с условием - Линали уходит из Ордена и становится просто миссис Кросс дальше, следуют мирные и не очень будни молодожёнов
На фоне - вторым пейрингом - Комуи влюблённый в какую-нибудь мэрисьюшную ОЖП и страдающий
Проблема вот в чём - написать это сама я не могу, потому что всё аниме почти спала, до тех пор, пока не появился Кросс *смайлик с сердечками в глазах* ))) поэтому с реалиями вселенной знакома очень плохо, матчасть знаю отчасти, что меня гнетёт ))) поэтому, ежели сыщется мил человек, который возьмётся за сие безобразие - со своей стороны обещаю беттинг, написание каких-либо эпизодов, где будет больше быта, чем реалий вселенной D.Gray-man, и вообще всяческую поддержку и помощь)))
Жанр у меня по задумке должен быть маньячный - этакий стёб (куда ж без этого, если речь идёт о Мариане)с уклоном в психологию))) сам фик - ПОВ Линали где-то через полгода семейной жизни с рейтингом
У женщин один принцип: любить нельзя использовать. А где ставить запятую — они сами решают (с)
Сегодня я, наконец, закончила 30-ю главу! Завтра — эпилог! И всё, эврика! Мой первый в жизни роман — НАПИСАН!!! И пусть он любовный, розо-сладкий))) ну и что, зато мы делаем мир светлее)))
А ещё мне очень нравится статистика на Прозе. ру
а потому что я анос-то всего один раз вешала))) и очков у меня хватило, чтобы просто добавиться в список авторов на первой странице, где меня скоро потеснили))) они сами приходят, чем я очень горжусь)))
У женщин один принцип: любить нельзя использовать. А где ставить запятую — они сами решают (с)
С нашим общим днём тебя, сестрёнка моя астральная)))) Ты красивая, умная, позитивная, и знаю, останешься такой всегда, у нас, Стрельцов, по-другому не бывает. Желаю, чтобы выпущенные стрелы всегда попадали в цель! И помнить о том, что каждая женщина — немного кошка и много богиня
Кароч, с Днюхой тебя, родная! Моя любимая бета, соавтор и замечательно солнечный человечек!
Чудится, словно С неба на землю летят Лунные блёстки, - Ночью ложится снег Путнику на рукава. Кагава Кагэки
Их ничего не связывает, кроме танца. Долгое-долгое время ничего, кроме... Розовые лепестки кружатся в воздухе, словно снегопад. Легкий, тихий, словно снег на Рождество. Словно танец. Медленный танец для неё. Соде но Шираюки кружится внутри этого розового вихря, не замечая его – белоснежная, стремительная, холодная. Движения отточены, струящиеся белые одежды только подчёркивают плавную грацию. Взмахи белых рукавов – словно крылья большой белой птицы или порывы метели - ледяной зимней стужи. Светло-голубые волосы струятся, качаются вслед за то грациозными, а то и резкими движениями гибкой фигуры Соде. У неё в руке – веер, но если бы Сенбонзакура не знал об этом, то подумал бы, что это кинжал. Снежная королева... Медленный ритм, который слышится откуда-то издалека – то ли хлопки ладоней, то ли глухой стук барабанов – постепенно ускоряется. Сенбонзакура подчиняется ему. Нельзя не подчиниться, когда белая танцовщица-метель с синими заколками в голубых волосах ускоряет свой темп. И Сенбонзакура уверен, что именно от этого начинает так биться сердце... Конечно, от этого. И вовсе не потому, что у Соде, на мгновение застывшей в танце, соскользнувший белый рукав открыл до локтя тонкую руку с фарфоровой кожей. И не оттого, как соблазнительно фурисоде приоткрыло выступающие на склонённой шее Соде позвонки и линию плеч... Когда Соде танцует, она никогда не смотрит на Сенбонзакуру. Взгляд её голубых глаз следит только за веером в руке. И Сенбонзакура, кружась рядом, всегда угадывает, где взмахнет этот веер, где застынет, раскрывшись, когда упадёт... Он продолжает кружиться рядом, лишь бы она не останавливалась... «Только танцуй!..» - просит его сердце. И ему чудится, будто он слышит ответ, хотя Соде молчит, чуть улыбаясь. Когда это началось? Сенбонзакура уже не помнит. Да и какая разница? Просто однажды ночью по весне, когда цвела слива и только зацветала сакура, Сенбонзакура увидел её танец. Видимо, госпожа Рукия, наконец, вернулась домой. Увидела ли Соде его тогда? Почувствовала ли? Танец не прервался. Белые одежды в ночи сверкали серебром, опадающие лепестки сливы кружились рядом... Свет полной луны придавал этой картине зыбкой нереальности – то ли ветер взвихрил тонкие лепестки, играя и складывая в тонкую девичью фигурку, а то ли зацветающая сакура ожила и решила танцевать... Сенбонзакура тогда только смотрел. Просто стоял и смотрел завороженно, боясь даже дышать, не то, что с места сдвинуться. В груди разлилось что-то такое, от¬¬чего ему захотелось и взлететь, и заплакать одновременно. Он смотрел, как танцует Соде но Шираюки, и думал, что в Сообществе и вправду нет ничего прекраснее этого белого ледяного клинка... Они тогда так и не произнесли ни слова. Танец закончился, и Соде развернулась к нему, гордая и спокойная, глядя Сенбонзакуре прямо в глаза, словно и не было на нём жуткой самурайской маски. И он только и смог, поклонившись, убраться восвояси, смущенный, напуганный даже немного. Как будто его поймали за преступлением... Сенбонзакура потом нырнул с головой в тренировки, борясь с рассеянностью и желанием ещё раз выйти ночью в сад. Он ведь только занпакто, а разве занпакто касается весенняя любовная лихорадка? Это просто танец. Очень красивый танец. Ведь так? В следующий раз они встретились зимой. Глубокой зимой, в ту пору, когда лежалый, осевший снег уже не радует. Когда ветра несут уже запахи приближения весны, и зима, чуя свою близкую смерть, лютует беспощадно. Сад с голыми, почерневшими деревьями не спасали даже старинные каменные фонари, хранящие шапки снега на своих крышах-грибах и теплящийся свет зажженных лампадок. Да и луна – далёкая, неприступная – была какой-то чужой. Сенбонзакура так и не понял, что же тогда потянуло его в сад. И даже не сразу осознал, что в глубине сада кто-то есть: холодный ветер раскачивал деревья, и они поскрипывали и стонали на сильном ветру. Соде но Шираюки снова танцевала, но это был совсем другой танец. Не было в нём яркой, проснувшейся силы, не было радости, была только печаль. Медленные, грациозные движения Соде были прекрасны, но переполнены усталостью и ожиданием. Чем дольше смотрел на танец Соде Сенбонзакура, тем сильнее внутри разливалось, бурля и перекатываясь, желание сорваться с места и очутиться рядом с ней: сжать холодные пальцы в своих руках, обхватить тонкие плечи, согревая... Соде развернулась в танце, и, слегка присев, протянула в его сторону руки, призывая... Он так и не понял, как оказался рядом, а уже кружился вокруг неё, не касаясь стальной розовой красотой, успокаивая... И Соде впервые улыбнулась. Тихо, мягко, снова не глядя на него – как будто себе улыбнулась, но танец ожил, закружился в ритме с ветром и с Сенбонзакурой... Так и повелось у них с тех пор: молчаливый призыв и безмолвный танец. Но ведь это же ничего не значит? Как не значат легкие, невесомые прикосновения веера; как не значит пойманный взгляд из под опущенных ресниц, от которого сердце Сенбонзакуры пропускает удар... Не имеет значения даже то, что на душе становится пусто и холодно, когда он не видит её... Вся радость и печаль давно поселились у Сенбонзакуры в этом желании – слиться в совместном танце. Но и это, право, ничего не значит... Верно? Танец Соде сейчас подобен первой бушующей весенней грозе: быстрые взмахи-всполохи, резкие поклоны и движения, замедленные подъемы. Гибкость и грация Соде на пределе возможного – так отдаваться танцу может только она. И Сенбонзакура отступает, воплощаясь, подчиняясь тайному желанию разглядеть каждое её движение, каждый взмах, поворот головы, изящную линию спины, гибкий стан... Ничего кроме танца, ничего... А его маска очень даже кстати - она помогает скрыть волнение, порозовевшие скулы, даже сбившееся дыхание. Ведь Сенбонзакура отступил не потому, что устал – слишком нестерпимо разгорелось желание сжать Соде в объятиях, а объятия розовых лепестков смертельны... Нет, он хочет, чтобы она танцевала! Ведь сейчас она танцует только для него... Соде но Шираюки разворачивается, проблеском сверкают заколки в светлых волосах, легко всплескивают рукава, отвлекая внимание – мгновение - и она оказывается рядом. Легкая быстрая рука снимает с самурая маску и мягкие теплые губы легко приникают к губам Сенбонзакуры... «До следующего танца...» - слышит оглушённый произошедшим самурай, не успевший поймать исчезнувшую Соде, пальцы схватили воздух. Ему это не привиделось?! Отчаянно стучащее в ребра сердце утверждает: «Нет!» - Ты только танцуй! – Шепчет в пустоту сада Сенбонзакура, и, закрыв глаза, со счастливой улыбкой приваливается к стволу дерева... «До следующего... До следующего танца!»
Всегда Готов! И утром, и днём, и вечером, и ночью! Приходите, всегда рады!
В этом декабре - 5 четвергов, 5 пятниц и 5 суббот. Это происходит раз в 823 года. На основе китайского Фэн-Шуй это называется - Мешок денег. Поэтому нажми "Поделиться" и деньги придут к тебе в течении 5 дней. Тот, кто не поделится - останется без денег! )))
У женщин один принцип: любить нельзя использовать. А где ставить запятую — они сами решают (с)
Начну с того, что Юля — чудесный человек! С ней было очень приятно иметь дело, она мужественно трепела мой нубизм по некоторым вопросам. А уж как мы с ней дружно бились с Пони за скорейшую доставку. И додавили-таки))) а потом — когда я открыла коробочку — меня охватила волна тепла от милых подарочков и тёплых слов, написанных на сертификате!!!
Юля, от души желаю вам, чтобы соотечественники, наконец, оценили ваших куколок, разобрали всех-всех, чтобы любимое занятие приносило вам не только моральное удовлетворение, но и реальный доход!!! Спасибо вам, что дарите миру красоту, ибо Одри — просто совершенство )))
Ниже следующие фотки сделаны дрожащими руками, под восторженные вопли коллег, поэтому ужасны, на выходных обещаю наделать более информационных, где будут ручки, ножки, пузик!!!!
Распаковочных зверей в офисе не нашлось, пришлось довольствоваться распоковочными коллегами!!
Итак, заветная коробочка, вырванная из цепких зубов Пони-Экспресс!
акт глумления и вандализма!
о, что это у нас тут! какой-то забавный рулончик! забавный, но красивый!
ведь красивый же!
руки дрожащие, но любопытные))) а рядом — сладкий подарок от Юли, который было особенно приятно получить!!!
ноги и ... руки...
а вот и тельце! так, что там у нас ещё!
хрупкость и красота! и пузик!!!
А вот и Одри, утомлённая и грустная с дороги
и наконец любимый гуманоидик отвернулся от сумасшедшей тётки, что бегала рядом с фотиком, нечленораздельно вопя:
— Ааааааааа! Ручки! Носик! Пузик! Ааааааааааа!!! — и коллеги повывали ей с вот такими лицами
ну и на закуску: принесла заветную коробочку домой, её тут же цапцарапнул любимый распаковочный муж, выпотрошил и, окинув критическим взглядом, вынес вердикт:
— Вредная, худая и сиськи маленькие!
Разговор об авторских концептах и кукле как арт-объекте пришлось отложить
У женщин один принцип: любить нельзя использовать. А где ставить запятую — они сами решают (с)
Посмотрела. Сижу теперь с вынесенным мозгом. Петру эту возненавидела. Почему она всегда должна была оставаться в бункере? За что ей такое счастье? Она стерва, которая, по сути, хладнокровно убила влюблённого в неё учителя
У женщин один принцип: любить нельзя использовать. А где ставить запятую — они сами решают (с)
Я типо вернулась на фандом, но не спишите ликовать и хлопать в ладоши — а может, наоборот, радуйтесь бурно, ибо ни одна, а с соавтором))) и решили мы вас порадовать диким стёбом)))
Название: Единодушные Кучики Автор: wandering Соавтор: Яся Белая(crazy belka28) Бета/гамма: если кто возьмется, скажу спасибо) Фендом: Блич Персонажи/пейринги: Маюри, Бьякуя, Рукия, мельком Ичиго Жанр: жестокий стёб. Авторы, в попытке завязать отношения между Маюри и Бьякуей, в конце концов ничего умнее не придумали, как их споить. Рокубантай-тайчо! Джунибантай-тайчо! Простите нас! И не надо нам сниться, ладно? Рейтинг: PG-13 Размер: драббл Статус: закончен Предупреждения: оос Размещение: с разрешения Дисклеймер: Права - у Кубо. Посвящение: Givsen - за поддержку, советы, за идею и просто за то, что ты есть))) От автора: Не умею писать стеб. Но пообщавшись с Ясей и Givsen чего только в голову не придет))) Но без них это точно не родилось бы)))
— С-спой... Н-ну, с-спой, а?.. У тебя голос краси-и-ивый... Чё те стоит, а, Кучики?.. — на ухо бубнит нетрезвый голос, его трясут за плечо. Ощутимо так. Бьякуя смахивает чужую руку, попадая только со второй попытки. Минуту назад на двадцать восьмого главу клана Кучики вероломно, без объявления войны, напала икота, и ему пришлось капитулировать, замолчав и вот теперь, на просьбы спеть он вынужден отвечать отказом. Но даже его Бьякуя умудряется облечь… во что-то та-а-ам… ик…
— Не... Я стесняюсь... — смущенно отмахивается от назойливого соседа Бьякуя.
Стоп?! Где он? Что это с ним? Что это за синеволосый и желтоглазый всклокоченный и пьяный тип? И почему на столе пять кувшинов или десять... к меносам... саке?
— Кто ты, чудовище? — Кучики изо всех сил пытается собрать воедино дрожащую перед глазами картинку и вернуть уверенность в заплетающейся голос, но получается плохо. На алкоголь у него аллергия с юности, поэтому и отключается он быстро. Так же быстро начинает тошнить... К меносам... И все-таки, кого ему смутно напоминает этот синеволосый тип с рюмкой вместо уха?..
— Хи-хи... Не помнишь?.. Вот и отлично! В-выпьем за память! — мускулистая рука, испещрённая множеством шрамов неуверенно тянется к кувшину и, дрожа, разливает саке по пиалам.
— Н-не буду! — Отрицательно мотает головой Кучики, отчего стол и собеседник (собутыльник?) расплываются перед глазами, а желудок напоминает о том, что его мстя будет страшна.
— Ой, да тебе, гляжу, п-плохо? — собеседник, щуря желтые глаза и покачиваясь, вглядывается в лицо Бьякуе. Он совершенно пьян, но держится значительно лучше капитана шестого отряда. — Тазик п-принести?
Маюри — имя всплывает у Кучики откуда-то из подсознания (сознание уже на таком дне, что у него самого нет возможности всплыть) — заботливо заглядывает в глаза, окидывает бледное до синевы, потерявшее надменность лицо Бьякуи, потом фыркает:
— Пф-ф-ф, к-кто мне поверит п-потом... — Куротсучи ухмыляясь, неуверенно поднимается с места, его слегка заносит.
«Знакомый оскал... Маюри? Без маски?! Что здесь делает этот?! Что я здесь делаю?!!» Кучики мутит уже серьёзно, остроты к ощущениям резко прибавляет всплывшее воспоминание того с кем он и чем занимается...
… Они добрый час, пугая слуг и соседей, орали дурными голосами песенку собственного сочинения. И хотя от этого шедевра сильно попахивало фольклором, называемым странным и непонятным словом «частушки», исполнительней это нисколечко не смущало. Задорно же.
И они, обнявшись, горланили:
— У Кучики — дело край! — Перебился весь банкай! И теперь наш ясный князь, Отряхнув с Гинпаку грязь, Говорит, чтоб враг притих: «Так узри же мой Бутылк!»
Злится Ашисоги Дзизо И не в клочья рвать... Хочет ночью вдоль карниза Лёгкой бабочкой летать... Но сказал ему Маюри: "Ты мне это, не дури! А то поубавлю дури..." Ай-лю-ли-лю-ли-лю-ли...
«Тысяча гиллианов!» — Бьякуя рывком поднимается из-за стола, пол под ногами уплывает, он в протестующем жесте выставляет руку вперёд...
В эту секунду седзи в помещение открывается, и влетает Рукия; сильно запыхавшаяся, поэтому на длинные связные фразы её не хватает. Единственное, что у неё получается, — выпалить:
— Нии-сама! Нии-сама! Вы будете дядей!
Разморенный саке мозг Бьякуи ни сразу оценивает масштаб ситуации, но дурнота на секунду проходит. А ехидная улыбка Маюри определённо не сулит ничего хорошего... Икнув и собрав в кучу норовившее расплыться лицо сестры, двадцать восьмой глава клана Кучики всё же выдаёт:
— Повтори!
— Выскоробудетедядей! — тараторит Рукия, на всякий случай зажмурившись.
— Кем?
— Дядей!
— Кому?
— Моему ребёнку, разумеется!
Кажется, Рукия злится? Хотя... Что?! Ребёнку?!!
— И кто этот самоубийца, посмевший обесчестить девушку из клана Кучики? — Кажется, даже получается выглядеть грозным. Рука инстинктивно тянется к Сенбонзакуре… О, меносы! Он же сам потребовал от меча воплотиться и пил с ним на брудершафт. И теперь Сен-тян, с глупой, но счастливой улыбкой… вон он, валяется…
В невольном приступе жгучего пьяного тошнотворного стыда Бьякуя закрывает лицо рукой… А тут ещё милая сестрёнка добивает:
— Да что вы, нии-сама, он нам честь оказал! Сто пятьдесят лет в девках ходить — это не шутки! Не каждый на такой лежалый товар позарится!
— Имя? — орёт Бьякуя, которому позарез надо… не упасть лицом в грязь или хотя бы просто не упасть…
— Ичиго! — с вызовом отвечает Рукия.
Кучики мысленно оседает на пол. Мозг протестует против сказанного, а желудок против выпитого — и Бьякуя резко сгибается пополам.
— О! Я в-вовремя! — раздаётся всё тот же нетрезвый голос нетвердо стоящего на ногах Маюри, успевшего подсунуть Бьякуе красный пластмассовый тазик. — Эк тебя развезло-то, пресветлый князь... В следующий раз не буду тебя н-на спор пить заставлять...
А Бьякую вдруг осеняет мысль, заставляющая похолодеть: а с воплощённым Ашисоги Дзизо он не пил? Но одно упоминание об этой мерзкой гусенице вызывает новый, ещё более яростный приступ рвоты…
И Маюри, похлопав Кучики свободной рукой по плечу, заботливо собирает свисающие смоляные пряди Бьякуи, придерживая их хвостом на затылке.
— Дурацкая штука у тебя на голове, — он турсучит кёнсейкан, — неудобно, наверное... Легче тебе, болезный?..
Ошарашенная увиденным Рукия, и так стоявшая зажав обеими ладонями рот, пулей уносится в туалет — такие нервные перегрузки не для её токсикоза.
— Бьякуя! Где Рукия? А... что это вы здесь... — в открытых дверях появляется и застывает фигура с невероятной рыжей башкой самого лихого самоубийцы в мире...
У женщин один принцип: любить нельзя использовать. А где ставить запятую — они сами решают (с)
Жанр: сказка, но несколько странная Рейтинг: 16+ *хотя за жестокое глумление над сказками — нужно все +100* Аннотация: Если вам встретилась Фея, уж лучше сделайте то, что она просит, а то последствия могут быть непредсказуемыми
Други мои, ну что я могу сказать в своё оправдание? Деградирую, вот плоды мои деградации выложены ниже)))
Оттянем немного сей момент, и порадуем читателей образами персонажей)))
Живи с людьми так, чтобы твои друзья не стали недругами, а недруги стали друзьями. Пифагор
Хрустнула ветка, раздалось досадливое: «Ой» и прямо на усыпанную орехами поляну свалилась Фея. Ляна подобрала пышный хвостик, отскочила в сторону и фыркнула:
— Что за невежа?!
— Сама ты невежа, — возмутилась Фея. — Лучше брось свои орехи и поиграй со мной.
— Вот еще! — задрала носик Ляна. Она была практичной белкой и хорошо знала, что делу время, а потехе — всего час. А когда орехи поспевают и вовсе надо забыть о потехе. — Ты сама бездельница и другим мешаешь!
— Ах ты так! — обиделась Фея. — Тогда я тебя заколдую! Вот.
Она вспорхнула над Ляной, потрясла на нее золотую пыльцу с крыльев и пробормотала какое-то заклинание. Белочка с улыбкой наблюдала за ее манипуляциями. Ведь с нею ничего не происходило. Только вот поляна, почему-то стала стремительно удаляться, орехи сделались совсем маленькими, а любимое фундуковое дерево … превратилось в кустарник. И вот это испугало Ляну не на шутку — ведь дерево всегда было для нее символом незыблемости и величия.
Ляна кинулась к дереву и … упала. У нее больше не было задних лап! Вместо них красовались стройные девичьи ножки. Впрочем, передних тоже! В травяной ковер сейчас упирались обычные человеческие руки!
Ляна схватилась за голову, но к счастью, ушки — ее чудесные ушки с кисточками! — были на месте. А вот с шерстью что-то стало. Вернее, ее не стало. Почти везде! Ляна поймала свой хвост. Фух! Он тоже прежний — большой, пушистый. Ее гордость! А на голове что-то не так, шерстинки там сильно удлинились и щекотали сейчас спину и даже бедра.
Фея хохотала вовсю.
— Не хочешь взглянуть на себя?
Белочка кое-как доползла до пруда, с которым граничила поляна, и склонилась над водной гладью.
Этого не может быть?! Куда делась ее симпатичная мордашка, поросшая замечательной рыжей шерстью?! В водном зеркале отражалось юное человеческое личико.
Кувшинки отвернулись от нее, а лягушки насмешливо заквакали.
Ляна села, обняла коленки и горько заплакала.
Фея рассмеялась:
— Будешь знать, как зазнаваться! — и, хмыкнув, упорхнула.
***
Ляна лежала на берегу пруда, следила за стрекозами и водомерками и думала, что ей теперь делать. В дупло — уютное и обустроенное — теперь не попасть. Идти к людям Ляна боялась. Когда люди появлялись в лесу — звери разбегались по норам. Иначе, можно было лишиться жизни. Люди любили украшать себя пушистыми звериными шкурками. Но ведь она сейчас больше человек, чем животное. Ляна приподнялась и, схватившись за острые волосы осоки, попыталась встать. Ноги еще держали плохо. Она сделала пару шагов и снова упала на четвереньки.
Ляна была упрямой. Она добралась до деревьев и попыталась идти от ствола к стволу. Деревья — старые и верные друзья — охотно поддерживали ее и, казалось, хлопали листьями каждой ее маленькой удаче. Ляна улыбнулась, ей понравилось ходить по-человечески.
— Так и быть, — сказала она старой липе, — я пойду к людям.
Липа зашумела, заволновалась.
— Я больше не слышу тебя, но мне кажется — все еще пониманию. Ты предостерегаешь меня?
Липа закивала ветвями.
Ляна приложила пальчик к губам, склонила голову и задумалась: бабушка учила не верить липе. Что же делать?
Шалун-ветер бросил ей в лицо золотисто-медную прядку и шепнул на ушко: «Хороша!»
Ляна рассмеялась. Ну конечно, ведь ей совсем неплохо в этом теле. Стало быть решено, она отправляется к людям. Там впереди есть дорога — а дороги всегда ведут к людям. И белочка едва не вприпрыжку направилась к новой жизни.
***
Но сейчас без своих беличьих умений она не могла двигаться быстро. Поэтому налетевшая буря, а бури в этих краях всегда были такими внезапными, спутала ее планы. Выл ветер, дождь хлестал косыми струями, молнии, казалось, рассекали небо. Дрожа до кончика хвоста и обнимая себя за плечи, чтобы хоть как-то согреться, Ляна брела по лесу. Деревья больше не предлагали ей свою помощь. Напротив, они норовили схватить ее свои колючими ветками, они рвали ей волосы, они били ее по лицу. Ляна плакала и злилась на себя, что не захотела поиграть с глупой Феей.
Ближе к предгорьям лес поредел. Ляна порадовалась избавлению от назойливых и злых деревьев. К тому же, здесь, в горах можно было найти дупло, чтобы укрыться от бури. От всезнаек-сорок она слышала, что в горах есть такие огромные дупла, что туда может поместиться целый медведь в полный рост. Как же они там назывались? Да неважно. Вот бы такое попалось! И попалось, прямо за очередным поворотом. Ляна нырнула внутрь и встряхнулась. Ах жаль, хвостик уже не так пушист! Она прошла вглубь каменного дупла и очутилась в небольшой зале. Посреди было нечто из камней, сложенных по кругу, и в центре этого тлели угли. Белочка знала, что такое угли и что такое огонь. Огонь — сильнее людей, но люди подчинили его себе. Значит, она в жилище человека? Странно, разве люди не живут в поселениях? Искать ответы на эти вопросы она не стала, так как мысли ее были заняты поиском какой-нибудь мягкой горизонтальной поверхности: тепло от углей разморило. Ложе обнаружилось в дальнем углу дупла. В ложбинку между камней кто-то свалил шкуры. Белочка решила не думать о том, как они сюда попали. Она нырнула в мягкие объятия этой постели, натянула на себя другую шкуру и скоро уснула.
***
Ее бесцеремонно схватили за ногу и выволокли на середину залы. Спросонья белочка плохо понимала, что происходит. Она потерла кулачками глаза и, наконец, разглядела побудчика. Тролль. Как же она забыла, ведь сороки рассказывали, что в горных дуплах живут тролли: злые, зеленые, страшные. Именно такой стоял сейчас перед Ляной. И она задрожала сильнее, чем давеча от бури.
— Не ешь меня, — жалобно проговорила она. — У меня очень густая шерсть. Тебе весь желудок забьет.
Белочка не надеялась, что тролль ее поймет. Она ведь не знала тролличьего. Но он понял.
— Какая трогательная забота! — Тролль ухмыльнулся, показав острые желтые зубы. Голос у него был грубый и напоминал рык. — Выметайся отсюда, и тогда я тебя не съем.
Белочка заплакала.
— Куда я пойду? Мне нет места ни у людей, ни у зверей. Уж лучше съешь!
Тролль взревел:
— Как же ты меня достала! То не ешь, то съешь. Ты уж определись?!
Белочка захлопала ресницами.
— А можно и не выгонять и не есть?
— Нельзя. — Тролль указал на дверь. Белочка встала, распушила хвостик, поправила волосы. Ляна совершенно не придавала значения своей наготе, а вот тролль — придал: он просто не мог отвести взгляд от тоненькой, но при этом округлой фигурки своей незваной гости. — Оставайся, — буркнул он, отворачиваясь.
— Ты просто чудо! — белочка бросилась ему на шею и поцеловала в щеку. — Почему передумал?
Тролль с трудом оторвал ее от себя.
— Вот только без этих нежностей. И на вот, прикройся. — Он бросил ей свой шерстяной плащ.
Белочка взяла вещь и тщательно обнюхала:
— Фу! Ну и вонь! — поморщилась она.
— А ты нахалка! — тролль устало прошествовал к огню, поковырял угли, подбросил дров. — Если уж решила остаться — не умничай. А то я быстро тебя приструню.
— Не надо, троллюшка. Ты же хороший, хоть и зеленый.
Тролль посмотрел на нее с удивлением. Маленькая, рыженькая, смешная. Она закуталась в его плащ по самые ушки, а серая ткань укладывалась на полу обильными складками. «Прям шлейф», — подумал тролль.
— Кто ты? — спросил он. — Я никогда таких не видел.
— Я — белочка, меня Фея заколдовала.
— Такая вредная, с крылышками, вечно всех играть с ней просит?
— Точно, — почти обрадовалась белочка. Она умостилась на бревне, положенном возле огня вместо лавки. — Ты тоже ее знаешь?
— Лучше бы не знал… — пробормотал тролль.
— Она и тебя заколдовала?
— Не важно, — он махнул головой, должно быть, отгоняя какое-то навязчивое воспоминание. — Есть хочешь?
Тут белочка вскочила и уперла руки в бока:
— Ты предлагаешь мне съесть несчастное убитое животное?! Как ты можешь, злой, противный тролль!
Он хмыкнул и пожал плечами:
— Мне как-то поровну, можешь голодать. — Он вынул из углубления в стене недоеденную ляжку и принялся смачно ее глодать. Белочка отвернулась и задрала носик, демонстрируя насколько ей противно такое варварство. — И, кстати, спать будешь у порога. У меня аллергия на беличью шерсть, — рыгнув и поковырявшись в зубах, сказал тролль.
— Да пожалуйста, — белочка гордо пошла к выходу.
— Стой! — Ее удивило выражение страха на его морде. — Не уходи. Я пошутил.
— Ты странно ведешь себя, — сказала она, возвращаясь на прежнее место. — Но что с тебя взять, живешь один, в горном дупле.
— Где? — гыкнул он.
— В дупле.
— Это же пещера.
— Вот как? А так похоже на дупло? — растерянно повела плечиком белочка. — Ну ладно, раз я буду здесь жить, мне все равно, как это называется. А вот как ты называешь? Я — Ляна.
— Ляна… — эхом повторил он. — Красиво. Тебе идет. А я — Хрясь.
— Какое смешное имя!
— У нас нет имен. Нас называют по тому, что мы больше всего делаем. Я вот все ломаю. Хрясь-хрясь. Вот меня так и зовут.
— А меня бабушка назвала. Она была очень умной. — Ляна плотнее закуталась в плащ. Ее снова трясло, но теперь уже не от холода, а от тепла. Когда струи теплого воздуха касались обнаженной кожи, то, казалось, из нее выходил холод. Прямо-таки передергивало.
— Что с тобой? — тролль заметил ее дрожь. — Ты боишься меня?
— Нет, ты совсем не страшный. Просто я сегодня очень замерзала. Я первый раз не смогла убежать от дождя.
— Иди, ложись. Да закутайся получше. Я скоро приду.
Ляна кивнула и снова забралась в постель. Тролль повозился немного и скоро плюхнулся рядом. Но потом вздохнул и отодвинулся подальше. Точнее, хотел. Тоненькие ладошки Ляны схватили его руку.
— Обними меня. Согрей меня, — прошептала она, и он три раза проклял свое умение видеть в темноте. Потому что ее губы были такими манящими. Он аккуратно обнял ее и притянул к себе. Он старался делать все осторожно: ведь она была такой хрупкой, он легко мог ее сломать. Ее волосы, в которые он уткнулся носом, были мягкими и пахли лесом. — Ты теплый… — прошептала она и потерлась щекой о его грудь. — Хорошо… — Ляна, наконец, умостилась и заснула. А тролль боялся пошевелиться, чтобы ненароком не спугнуть ее сон. Он любовался своей маленькой белочкой и думал о том, как хорошо, что Фея наколдовала ему чувствующее человеческое сердце…